Книга Предательство, страница 5 – Карин Альвтеген

— В следующем году исполнится двадцать шесть. А почему вы спрашиваете? Я полагал, мы будем говорить об Анне.

Доктор Салстедт внимательно посмотрел на него, затем опустил взгляд.

— Сейчас речь не об Анне, а о вас.

Борлэнге — Буден; 848, Бурос — Бостад, 177.

— Что? Я не понимаю, о чем вы.

Салстедт снова поднял глаза.

— Кем вы работали? До того, как это случилось?

— Почтальоном.

Он заинтересованно кивнул.

— Вот как. Вы никогда не скучаете по своим товарищам?

Он шутит? Или в элитном районе, где, по-видимому, проживает доктор Салстедт, почтальоны ходят по домам бригадами?

Врач вздохнул и открыл коричневую папку.

Он прикасался к подлокотнику или нет? Уверенности нет. Если да, то нужно дотронуться до него еще раз, чтобы обезвредить первое прикосновение. А если первого не было? Господи, нужна какая-нибудь нейтрализация.

— Вы на больничном вот уже почти два с половиной года. Столько, сколько здесь лежит Анна.

— Да.

— Скажите почему?

— А как вы думаете? Конечно, потому, что хочу находиться рядом с Анной.

— Анна обойдется здесь и без вас. О ней заботится персонал.

— Вам, также как и мне, прекрасно известно, что персонал не успевает делать все, что ей необходимо.

Доктор Салстедт внезапно погрустнел и замолчал, глядя на свои руки. Тишина сводила Юнаса с ума. Всеми силами он пытался сопротивляться одержимости, разбушевавшейся во всем теле.

Врач снова посмотрел на него.

— Все, что необходимо ей для чего, Юнас?

Он не мог отвечать. На стене слева — раковина. Нужно вымыть руки. Удалить касание, если он все-таки тронул подлокотник.

— Как вам известно, температура не падает, вчера мы делали эхокардиографию. Очаг инфекции в области аорты меньше не стал, а он регулярно производит крошечные септические эмболы, другими словами, сгустки, наполненные бактериями. Эти бактерии попадают в ствол ее головного мозга и вызывают очередные тромбы.

— Вот как.

— За два месяца у нее это уже третий тромб. И с каждым разом тяжесть комы усугубляется.

Он слышал об этом раньше. Врачи всегда говорят худшее, чтобы не давать повода для напрасных надежд.

— Вам нужно попытаться принять тот факт, что она никогда не придет в сознание.

Не в силах больше с собой бороться, он встал и направился к раковине.

Четыре шага. Не три.

Нужно вымыть руки.

— Мы ничем не можем ей помочь. В глубине души вы тоже это понимаете, ведь так?

Он подставил руки под струю воды. Закрыл глаза и с облегчением почувствовал, как давящее бремя сделалось легче.

— Вам нужно попытаться смириться. И жить дальше.

— Утром, когда я делал ей массаж, она реагировала.

Доктор Салстедт вздохнул за его спиной.

— Мне жаль, Юнас, я знаю, как много вы сделали для того, чтобы помочь ей. Мы все очень старались. Но теперь речь о неделях или месяцах, я не знаю. В худшем случае ей предстоит провести здесь год.

В худшем случае.

Он не закрывал воду. Стоя спиной к человеку, который считает себя врачом Анны. Идиот и невежда. Откуда ему знать, что происходит у Анны в душе? Сколько раз он массировал ей ноги? Сидел рядом и пытался распрямить ее скрюченные пальцы? Приносил духи и фрукты, чтобы поддерживать ее обоняние? Ни разу. Единственное, что он может, — это подключить провода к ее голове, нажать на кнопку и заявить, что она ничего не чувствует.

— Но почему она тогда реагирует?

Доктор Салстедт помолчал.

— Я давно пытаюсь убедить вас встретиться с… с моей коллегой здесь, в Каролинской больнице… И вчера я взял на себя смелость назначить вам время. Я абсолютно уверен, что вам это поможет. Юнас, у вас все впереди. Думаю, Анна не хочет, чтобы вы прожили жизнь в больнице.

Внезапная злость принесла освобождение. Насильственное состояние ослабло и отступило.

Он закрыл кран, взял две бумажные салфетки и повернулся.

— Вы же только что сказали, что она ничего не чувствует. Если так, то как она может чего-то хотеть?

Доктор Салстедт сидел не шевелясь. Внезапно у него в нагрудном кармане что-то запищало.

— Я должен идти. Мы продолжим разговор в следующий раз. Завтра утром в восемь пятнадцать вы встречаетесь с Ивонн Пальмгрен. — Он оторвал желтый стикер и протянул окаменевшему Юнасу. — Юнас, это ради вашего же блага. Вам пора подумать о себе.

Прилепив стикер к поверхности стола, доктор Салстедт вышел из кабинета. Юнас по-прежнему стоял на месте. Беседа с психологом! О чем? В его мысли попытаются проникнуть. С какой стати он должен им это позволять? Пока ему прекрасно удавалось прятаться ото всех.

Кроме Анны.

Она принадлежала ему, а он ей. И так будет всегда. Два года и пять месяцев он делал все, чтобы она снова стала здоровой. Чтобы им снова было хорошо. А эти люди хотят, чтобы он признал, что старался напрасно.

Никто не сможет отнять ее у него.

Никто.

Когда он вышел на улицу, начался дождь. В дни, когда предстояло ночевать в больнице, он оставлял машину дома и приезжал общественным транспортом из-за дороговизны парковки. Иначе пришлось бы платить за целые сутки, а средств на это у него больше нет. Он застегнул куртку и направился к метро.

Его пугала предстоящая ночь, он точно знал, что его ждет. Вечный Контроль в пустой квартире. Сосущее беспокойство, не забыл ли он что-то важное. Хорошо ли закрыт кран в ванной? А конфорки? И дверь, она действительно заперта? После того как он убеждался, что все в порядке, ненадолго наступало спокойствие. Но что, если, проходя мимо, он случайно задел выключатель в ванной и не заметил этого? Или не выключил а, наоборот, включил плиту? Да и дверь, кажется, все-таки открыта. Нужно еще раз проверить.

Проще всего уйти. В этом случае он будет уверен, что все хорошо. Покидая квартиру, он всегда выключал все батареи, вынимал шнуры и протирал розетки от пыли, ведь в любую минуту может вспыхнуть искра и начаться пожар. Пульт от телевизора никогда не оставлял на столе, а хранил в ящике, потому что свет из окна мог упасть на сенсор и поджечь его.

Теперь нужно закрыть дверь. За последние полгода ритуал выхода стал таким сложным, что для собственной уверенности даже пришлось записать его порядок на листке, который он с тех пор всегда носил в бумажнике.

На улице он оглянулся на темные окна квартиры. Появившийся во дворе незнакомец лет пятидесяти подозрительно глянул в его сторону. Но возвращаться домой — это немыслимо, так что он вытащил из кармана связку ключей, сел в машину и завел двигатель.