Книга Золушки, страница 57 – Кристина Ульсон

— В каком смысле? — спросил Петер, листая фотоальбом.

Множество фотографий Моники с приемными родителями, но ни на одной из них девочка не улыбается. Однако Биргитта права: у нее красивые глаза и тонкие черты лица.

— Ее детство прошло в таком кошмаре, что впоследствии мы не раз задавались вопросом, как же мы решились удочерить ее, — объяснила Биргитта, оперевшись щекой на руку. — Хотя, признаюсь, всего нам не говорили, полную информацию мы получили слишком поздно, когда катастрофа уже произошла. Слишком поздно… Хотите еще кофе?

— Спасибо, с удовольствием, — быстро согласился Петер, оторвавшись от фотографий. — А где, кстати, ваш муж?

— На работе, — ответила Биргитта. — Придет через несколько часов, если хотите — можете остаться на ужин.

— Нет, к сожалению, нет времени, — улыбнулся Петер.

— Жаль! Такой приятный молодой человек, — улыбнулась в ответ Биргитта, взяла кофейник и налила кофе себе и Петеру. — На чем я остановилась? Ах да, на детстве Моники…

Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с большой папкой.

— Здесь собрана вся информация о наших приемных детях, — с гордостью произнесла она, положив папку перед Петером. — Понимаете, своих детей у нас нет, поэтому мы решили, что будем воспитывать приемных, — объяснила она, с довольным видом перелистывая страницы. — Вот, нашла! Эту информацию мы получили от социальной службы перед тем, как Моника появилась в нашем доме. Остальное проходило под грифом «совершенно секретно», поэтому копию мне снять не разрешили.

Петер отложил в сторону фотоальбом и принялся читать отчет социальной службы.

Монике Сандер, тринадцати лет, девочке с крайне сложным прошлым, срочно требуется теплая семья с устойчивым, стабильным укладом. Мать Моники лишили родительских прав, когда девочке было всего три года, и с тех пор они практически не общаются.

Родительских прав мать лишили вследствие серьезных проблем, связанных с алкоголизмом и наркоманией. С тех пор как девочка появилась на свет, у матери было множество мужчин. Вероятно, мать — проститутка, отец вскоре погиб в автокатастрофе. Именно после этого происшествия у матери начались вышеуказанные сложности.

У первых приемных родителей девочка прожила три года. Затем супруги развелись, и девочка вновь оказалась в приюте. Она сменила несколько приемных семей до достижения восьмилетнего возраста, а затем год провела в детском доме. Позднее была помещена в очередную приемную семью, которая представлялась долгосрочным вариантом решения проблемы.

Вследствие вышеописанных обстоятельств пострадал школьный процесс обучения. Неоднократно возникали подозрения о применении к девочке насилия, однако в ходе проведенных расследований они не подтвердились. Девочке сложно общаться с другими детьми. С третьего класса она обучается по специальной программе в классе всего из шести учеников. Это несколько улучшило ситуацию, однако результат далек от удовлетворительного.

На следующих двух страницах содержалось описание дальнейших проблем с учебой, которые со временем лишь усиливались. Когда она попала в дом к супругам Франке, на нее уже было заведено дело по подозрению в краже и воровстве.

Петер вдруг вспомнил о женщине, убитой в Йончёпинге, — кажется, она тоже выросла в нескольких приемных семьях.

— Так-так, — произнес он, дочитав отчет. — Хотите сказать, что есть и другая информация, которую вам не предоставили изначально? Биргитта кивнула и глотнула кофе.

— Мы хотели как лучше, мы так старались. — Она взглянула на Петера. — Думали, что сможем дать девочке поддержку, в которой она так нуждалась. Видит бог, мы делали все, что могли. Но наши усилия пропали даром…

— У вас были другие приемные дети одновременно с Моникой? — спросил Петер, вспомнив о мальчике с фотографии.

— Нет. Если вы о том мальчике с фотографии, так это мой племянник. Они с Моникой одного возраста, и мы подумали, что им будет интересно пообщаться. Тем более что они должны были ходить в одну школу, — слегка улыбнулась Биргитта. — Но ничего не вышло. Наш племянник — мальчик воспитанный и приличный. Он ее не выносил и называл странной и ненормальной.

— Из-за того, что она воровала?

— Из-за того, что она боялась странных вещей. Ей было тяжело общаться с людьми: она то уходила в себя, то злилась и бушевала, а потом садилась на пол и принималась рыдать. Ей снились жуткие кошмары о детстве, она просыпалась среди ночи, вся в поту, и орала от ужаса… Но никогда не рассказывала, что ей приснилось, мы могли лишь догадываться…

Петер вдруг ощутил жуткую усталость. Вот она, оборотная сторона работы полицейского: редко удается побеседовать о легких, беспроблемных людях…

— Сколько она прожила у вас? — спросил он.

— Два года. Больше мы не выдержали: она перестала ходить в школу, постоянно где-то пропадала без объяснений. Занималась противозаконными делами — продолжала красть, курила марихуану.

— Встречалась с молодыми людьми?

— Разумеется, но нас она ни с кем не знакомила.

— Что за информацию скрыли от вас перед удочерением? — нахмурившись, спросил Петер.

Биргитта как-то сжалась.

— Что она изначально была удочеренной, — ответила она спокойным голосом.

— Простите?

— Женщина, о которой шла речь в отчете социальной службы, не была биологической матерью Моники. Она просто ее удочерила.

— Но как же власти могли дать ей разрешение на удочерение?! — потрясенно воскликнул Петер.

— Проблемы у приемной матери Моники начались, как и сказано в отчете, после того как погиб ее супруг. Точнее, все наверняка началось намного раньше, но до этого она жила нормальной, обыкновенной жизнью — дом, работа, машина… Падение оказалось стремительным. В юности она явно вращалась в маргинальных кругах и потом быстро вернулась к старым друзьям, оставшись с девочкой на руках после смерти мужа и потери работы.

— А откуда Моника на самом деле? — спросил Петер.

— Откуда-то из Прибалтики. — Биргитта покачала головой. — Не помню, откуда именно, обстоятельства удочерения достоверно неизвестны…

Мозг Петера лихорадочно обрабатывал новую информацию.

— Но кто рассказал вам об этом? — спросил он. — О том, что она не родная дочь той женщины?

— Социальный работник, — вздохнула Биргитта. — Но документов я так и не увидела, ведь Моника — пример крайне неудачной работы социальной службы. Они должны были вмешаться куда раньше. Можно сказать, она пережила двойное предательство: сначала ее бросила биологическая мать, а потом — приемная… и возможно, не одна, но тут я ничего точно сказать не могу, — помедлив, добавила женщина.

Петер еще раз перечитал отчет социальной службы и вернулся к фотоальбому: маленькая семья в разных ситуациях — Рождество и Пасха, отпуск и пикники…