Книга Лес мертвецов, страница 27 – Жан-Кристоф Гранже

Феро попытался перебить его, но мужчина-ребенок все бормотал:

— …se irán contigo.

Me olvidorás, me olvidorás.

Junto a la estación lloraré igual que un niñо,

Porque te vas, porque te vas,

Porque te vas, porque te vas…

Голос был ужасен, словно связки раскалились от трения и чуть не лопались. Повысив голос, Феро удалось вывести Хоакина из транса. По его приказу тот замолчал.

— Хоакин, вы меня слышите?

— Да, слышу.

Он снова говорил мужским голосом.

— Как вы себя чувствуете?

— Усталым.

— Вы помните, что сказали мне под гипнозом?

— Нет.

— Отлично. На сегодня достаточно.

— Что со мной, доктор?

К нему вернулся шутливый тон, в котором, однако, сквозило беспокойство.

— Еще слишком рано делать выводы. Вы согласны приходить ко мне регулярно? Пройти обследование?

— Все, что хотите, — произнес он, сдаваясь.

— А теперь мне надо переговорить с вашим отцом. С глазу на глаз.

— Ну конечно. До свидания, доктор.

Скрип стульев. Стук двери. Затем — дрожащий голос отца:

— Ужасно, правда?

— Вовсе нет. Но придется провести исследования. Проверить, нет ли неврологических нарушений.

— Разумеется.

— У вашего сына — я говорю о том существе, к которому я обращался во время сеанса гипноза, — наблюдаются специфические симптомы.

— Симптомы чего?

— Реверсия местоимений. Повторение вопросов. Эхолалия. И даже лицо: вы заметили, как оно исказилось, когда заговорил другой!

— Симптомы ЧЕГО?

— Аутизма.

— Я не желаю слышать это слово.

— Вы никогда не лечили его от этого?

— Вам известна его история. В первые годы его жизни меня не было рядом.

— Какие отношения были у него с матерью?

— Мать умерла от родов. Hay Dios mio, [20] вы что, ничего не записываете?

— Я не понимаю, как вы поступили с этим ребенком.

— Так было принято у меня на родине. Все так делали.

Говорили они тихо. Жанна попыталась представить себе эту картину. Феро так и не открыл шторы. Значит, они все еще в потемках.

— Мне надо больше знать о его прошлом. По-вашему, что он имел в виду, когда упомянул лес мертвецов?

— Не знаю. Меня там еще не было.

— А что за испанские слова он все время повторяет?

— Это я могу сказать. Слова из испанской песни семидесятых годов. «Porque te vas». Из фильма «Cria cuervos». [21] Стоит ему почувствовать себя в опасности, как он повторяет эти слова.

— Его надо лечить. Его состояние… сложное. Раздвоение личности как будто указывает, что он страдает еще и шизофренией. Но симптомы схожи с симптомами аутизма. Придется на несколько дней положить его в больницу. Я даю консультации в прекрасной клинике, и…

— Не могу! Ведь я вам уже объяснял. Стоит поместить его в клинику, как откроется правда. Наша правда. Это невозможно. Теперь вся надежда на Господа. «И будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою». [22]

Феро, казалось, уже не слушал. Он пробормотал себе под нос:

— Я беспокоюсь. За него. За других.

— Слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Париже, в Десятом округе. Он все время рыщет по кварталу Бельвиль.

До самого утра Жанна почти не сомкнула глаз. Переживания, размышления, голоса сменяли друг друга в бесконечных кошмарах. Встреча с Антуаном Феро. Я угощу вас мороженым. Сеанс гипноза. Голос чужака. Лес кусает тебя. И страхи отца. Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе…

В глубине души она ни во что не верила. Ни в любовное свидание. Ни в будущее убийство. Свидание — это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И можно ли доверять признанию в убийстве, сделанному в кабинете психоаналитика? Того самого психоаналитика, чей кабинет она поставила на прослушку? Немыслимо.

Да и сам Феро не больно-то в это верил. Иначе не поспешил бы на выставку Венского сецессиона. И не стал бы заигрывать с рыжей незнакомкой. С другой стороны, она понимала, почему он выглядел измученным. Почему за его разговорчивостью сквозило беспокойство. Вероятно, его, как и ее теперь, снедало мучительное сомнение. Произойдет ли убийство? Надо ли сообщить в полицию? Жанна улыбнулась. Если бы он только знал, чем она занимается на самом деле…

Она встала. Взглянула на часы. Девять. Сегодня суббота. Солнце уже заливало квартиру. Она пошла на кухню и приготовила себе неспрессо. Черный аромат и вкус жженой земли. Делать тартинки она не стала. Смотрясь в хромированную стенку холодильника, проглотила обычную дозу эффексора.

Надела майку с надписью против олимпийских игр в Пекине — вместо олимпийских колец на ней были изображены наручники — и «боксеры» от «Кальвина Кляйна». Слова отца не шли у нее из головы: «Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе».

Ей, судье, ничего не стоило это проверить. Позвонить в парижскую префектуру полиции и узнать, не находили ли прошлой ночью в столице какой-нибудь труп. Если предположить, что «мужчина-ребенок» перешел к действию и избавился от трупа где-то в пригороде, можно даже обзвонить все прокуратуры Иль-де-Франс. Она знакома со всеми прокурорами. Или почти со всеми.

Еще один неспрессо. Она прошла в гостиную. Уселась перед низким столиком на диван. Достала из портфеля специальный телефонный справочник, выпущенный министерством юстиции, и взяла телефонную трубку.

Сначала она позвонила в офис прокурора ПП — префектуры полиции. Ни одного убийства за ночь. Во всяком случае, ни одного трупа сегодня утром. Но еще нет и десяти. К тому же сегодня суббота, а значит, труп могут найти через два дня, если он находится в офисе, на складе или любом другом рабочем месте.

Затем она позвонила в прокуратуру Нантера.

Ничего.

Прокуратура Бобиньи.

Ночью произошло убийство в Ганьи. В пьяной драке. Преступник уже задержан.

Кретей.

Ничего.

Жанна нашла телефонные номера прокуратур Большой короны. [23]