Книга Присягнувшие Тьме, страница 123 – Жан-Кристоф Гранже

– Не удивляйся. В конечном счете мы оба делаем одно дело, каждый по мере своих возможностей. Ты не один испачкал руки.

– Кто вам сказал, что у меня руки грязные?

– Твой друг Люк поведал мне о ваших взглядах на ремесло полицейского.

– Это всего лишь теория.

– Ну ладно, я разделяю эту точку зрения. Необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя грязные дела, чтобы остальные – все остальные – могли жить с чистой совестью.

– Можно закурить?

– Тогда лучше выйти.

Мы расположились под черными сводами, в нескольких шагах от сада. Запахи смолы, мокрых листьев, разогретой солнцем гальки. Я курил свой «кэмел» и с удовольствием выдыхал дым. Первая сигарета за день… Каждый раз одна и та же новизна ощущений.

– Вчера, – заговорил я, – вы мне рассказывали о АИК. Вы сказали, что входите в специальную группу. Как она называется?

– Никак. Лучший способ сохранить секрет – это не иметь секрета. Мы монахи-рыцари, наследники Христова воинства, которое защищало Святую землю, но у нас нет устава.

В моей памяти вновь всплывали образы. Монастыри в Испании времен Реконкисты, крепости, построенные в пустынях Палестины. Монастырь, в котором я находился, – из того же ряда.

– Ваша группа занимается и сатанизмом?

– Наши враги многочисленны, Матье, но главный, самый опасный, самый… постоянный – это тот, кому удалось убедить нас в том, что его не существует.

Мне сразу же вспомнилась бессмертная фраза Бодлера из «Парижского сплина»: «…самая лучшая из всех выдумок дьявола – убедить нас в том, что его не существует!». [30] Но Замошский процитировал другой текст:

– «Зло не только недостаток чего-то, оно деяние живого существа, хитроумного, развратного и развращающего. Ужасная, таинственная и опасная реальность». Ты знаешь, кто это написал?

– Павел Шестой в энциклике семьдесят второго года. В то время этот отрывок наделал много шума.

– Совершенно верно. Ватикан уже тогда принимал дьявола всерьез, но с приходом Иоанна Павла Второго наша позиция еще более укрепилась. Ты знаешь, что Кароль Войтыла сам занимался экзорцизмом? – На его лице мелькнула улыбка. – Все, что ты видел внизу, профинансировано им. И большая часть наших средств идет на борьбу с Сатаной. Потому что в конечном счете это самое главное.

Я стоял у выхода в сад, спиной к солнцу. Замошский присел на каменный парапет с пятнами лишайника. После посещения бункера меня мучил один вопрос:

– Люк Субейра приезжал сюда?

– Один раз.

– Ему наверняка здесь понравилось.

– Люк был настоящий солдат. Но я тебе повторяю: ему не хватало выдержки. Он слишком верил в дьявола, чтобы эффективно с ним бороться.

Я подумал о сатанинских предметах, обнаруженных Лорой. Прелат продолжал:

– Чтобы сражаться с Сатаной, надо дистанцироваться от него. Никогда ему не верить, никогда его не слушать. Это парадокс, но чтобы одолеть демона как реальность, надо обходиться с ним как с химерой, как с миражом.

Я погасил сигарету о камень, затем спрятал окурок в карман. Замошский держался абсолютно прямо. Его широкие плечи, белый воротничок, седой бобрик волос говорили о мощи воина и излучали тайное обаяние. При общении с ним возникало необъяснимое чувство безопасности. Я спросил:

– А вы-то сами верите в дьявола? Я хочу сказать: в его физическую и духовную реальность?

Он рассмеялся:

– Чтобы тебе ответить, мне понадобится целый день. А может быть, еще и ночь. Ты читал «Плату за страх»?

– Давно.

– Помнишь, с чего она начинается?

– Нет.

– Жорж Арно писал: «Не следует искать в этой книге географической точности, которая всегда обманчива. Гватемалы, например, не существует. Я это знаю, потому что я там жил». [31] То же самое я мог бы я мог бы тебе сказать о дьяволе: «Лукавого не существует. Я это знаю: вот уже сорок лет, как я с ним сражаюсь».

– Все это лишь игра слов.

Замошский встал, вдохнул и грустно заметил:

– Свидетельства существования дьявола встречаются повсюду, Матье. В сатанинских сектах, где мужчины и женщины предаются самому худшему разврату. В сумасшедших домах, где шизофреники убеждены, что в них сидит демон. Но главное, в каждом из нас, в каждом закоулке души, когда желание, воля, подсознание выбирают пропасть. Можно ли из этого вывести, что наш мозг питает реальная магнетическая сила, что-то вроде спрятанной в нас черной дыры?

– Значит, вы верите в нечто зловещее, существовавшее до создания мира? В предвечную силу, которая стала источником зла во вселенной?

Замошский мимолетно улыбнулся каким-то своим мыслям. Он сделал несколько шагов и вернулся ко мне.

– Я верю в то, что у нас еще много работы. Пошли. – Он посмотрел на часы. – Твое свидание приближается.

– Какое свидание?

– В пять часов Манон будет ждать тебя вот здесь, в саду. Вон на той скамье.

В Польше смеркалось раньше. Или же собиралась гроза. А может быть, что-то случилось с моим восприятием света. Когда я в назначенный час вышел во внутренний двор, мне показалось, что деревья, кусты, витражи уже тонули во мраке. Только ртутные отблески заходящего солнца еще играли в верхушках кипарисов, ветвях самшита, цветных стеклах окон.

Я шел по двору. Внезапно я различил белое пятно у основания колонны, подпирающей фигуру святого. Я разглядел светлую волну волос на фоне серой спинки скамьи. Мне сразу же вспомнилась опера Массне «Манон», которую я часто слушал в студенческие годы. Там есть реплика, когда героиня впервые встречает кавалера Де Грие: «На каменной скамье я жду! Придите!..»

Еще три шага, и волнение овладело всем моим существом.

Она была здесь, Манон Симонис.

Призрак, который преследовал меня в течение многих дней. Она сидела, откинувшись на спинку и склонив голову над книгой. Мне не удавалось представить ее нынешнюю, и я хранил в памяти образ белобровой девчушки, не имевший ничего общего с силуэтом, который вырисовывался теперь передо мной.

Манон действительно была блондинкой, скорее светлой шатенкой, но из тщедушного ребенка с фотографии она превратилась в статную женщину атлетического сложения с широкими плечами. Под белым джемпером с выпуклым узором угадывались пышные формы, а руки показались мне очень крупными.

Я подошел ближе и различил ее профиль. И только тогда я снова узнал совершенные черты девочки из Сартуи. Один нос мог служить образцом пропорций. Прямой, нежный, плавно переходящий в щеку под миндалевидным опущенным глазом. Манон читала. У нее было слегка обиженное выражение лица, подчеркнутое приподнятой бровью. Волосы, разделенные на прямой пробор, спадали свободно.