Онлайн книга «Присягнувшие Тьме»
|
– Я так сделала, потому что должна была отомстить. – Кому? Сальваторе? Она несколько раз энергично кивнула, как делают дети, когда им предлагают лакомство. – Что же он вам сделал? – Он меня убил. Сальваторе – жестокий муж. Сальваторе, до смерти избивающий Агостину. Агостина, поклявшаяся отомстить за себя, убив своего мужа. Обо всем этом я не нашел в деле ни строчки, ни намека. И потом, когда мстят мужу, выбирают более простой и быстрый способ. – Расскажите. Агостина не сводила с меня пылающих глаз. В воздухе кружились песчинки и липли к моему потному лицу. Я повторил: – Расскажите. – Он убил меня, когда мне было одиннадцать лет. – Когда вы упали со скалы? – Это он меня столкнул. Сальваторе-подросток в роли убийцы. Мальчишка, хладнокровно толкающий девочку в бездну. Невероятно. Агостина продолжала: – Сальваторе был грубым… нервным… непредсказуемым. Мы стояли на краю пропасти и толкались в шутку. И вдруг он столкнул меня вниз. Просто так. – Но вы об этом никогда не упоминали после падения. – Я не помнила. – И вы вышли замуж за Сальваторе? – Говорю вам, я ничего не помнила. – Кто же вернул вам память? – Ты задаешь мне вопрос, ragazzo? [24] И снова расплющенная морда демона. Падший ангел, порочный, лукавый, открывший правду этой молодой женщине, чтобы подтолкнуть к мести. Судя по настенным часам, у меня оставалось всего три минуты. Когда я снова взглянул на Агостину, ее губы были растянуты в гнусной, развратной ухмылке, причем уголки рта были вывернуты в разные стороны: один вверх, другой вниз. Я закашлялся, но решил идти до конца: – Дьявол подсказал вам правду, так ведь? – Да, он явился мне в глубине моего сознания… Она просунула руку под блузку и стала ласкать себе груди. Мне вдруг показалось, что по комнате расползается страшный холод. – Он вами руководит? К холоду присоединился приглушенный запах, тошнотворный и гнилостный. Она опустила руку и просунула ее между ног. – Это было как сон… – прошептала она. – Да, он приказал, но его приказ был лаской… наслаждением… Давно ты не трахался, ragazzo? – И это он внушил вам способ убийства? Внезапно Агостина задержала дыхание, потом медленно выдохнула, словно коснулась чувствительной точки своего лона. Глаза у нее сузились, как у лисы, и она продолжала мастурбировать. Казалось, в комнате становится все холоднее, а зловоние усиливается. Несло застоявшейся водой, тухлыми яйцами и почему-то ржавчиной. Нечто среднее между запахом экскрементов и металла. – Вы же чудесно исцеленная, – процедил я сквозь зубы. – Ваше исцеление, физическое и духовное, признала сама Римско-католическая апостольская церковь. Почему же вами движет Сатана? Агостина не ответила. Вонь стала непереносимой. Изо всех сил я старался подавить чувство, что здесь, в этой комнате, кроме нас присутствует кто-то третий. Агостина перегнулась через стол. Ее взгляд был затуманен: – Ну что, нашел жерло? Вдруг она вскочила и обняла меня за шею. Она лизнула мне ухо, и ее смех оглушил меня. Язык у нее был жесткий и шершавый. – Не расстраивайся, котик, жерло тебя найдет, оно… Я отшвырнул ее от себя, охваченный тем же омерзением, что и в Богоматери Благих дел, когда меня осквернил тот таинственный взгляд. Теперь по комнате кружились вихри: стужа, ветер, зловоние. И еще – тот, «другой». – Хочешь, я возьму в рот, – шептала она, – как проститутка… как лесбиянка… – Вам известно имя Манон Симонис? Она вынула руку из-под стола и понюхала: – Нет. – А Сильви Симонис? – Нет, – проговорила она, облизывая пальцы. – Сильви убила свою дочь Манон, решив, что в ту вселился дьявол. – Никто не может нас убить, – засмеялась Агостина. – Он защищает нас, понятно? – Что вы должны делать для него? – Я оскверняю, опустошаю. Я – недуг. Голос ее стал густым, тягучим, хриплым, болезненным. В то же время мне показалось, что в конце всех ее слов слышался нестройный свист. Я попытался ее спровоцировать: – Кого ты оскверняешь здесь, в тюрьме? – Я символ, ragazzo. Моя сила просачивается сквозь стены. Я не даю покоя педерастам из Ватикана. Я всех вас затрахаю! – Вас защищают адвокаты Папского престола. Агостина разразилась низким блудливым хохотом, по-прежнему держа руки между ног. Она похотливо прошептала: – А ты и правда самый большой придурок из всех полицейских, которых я знала. С чего ты взял, что эти ублюдки меня защищают? Они следят за мной, нюхают мне задницу, как псы течную суку. В этом она была права. Администрация понтифика действительно стремилась ограничить возможный ущерб, но больше всего им хотелось держаться поближе к «своей» чудесно исцеленной, чтобы разобраться в тех явлениях, которые происходили в теле и душе Агостины. Она обхватила себя за плечи, содрогаясь, как будто только что пережила сильнейший оргазм, наслаждение, сотрясавшее все ее тело. – Он сказал мне, что ты придешь, – прорычала она неузнаваемым голосом. – Люк Субейра? Полицейский с фотографии? – Он сказал мне, что ты придешь. Спазм скрутил мне желудок: Агостина говорила о бесе, она действительно была бесноватой. Вот чье присутствие я ощущал. Она снова улыбнулась, выворачивая уголки рта: вверх и вниз. Лицо выглядело разорванным, как грязный листок бумаги. У меня оставалась еще одна минута. – А знаешь, где я брала насекомых? – Она ухмыльнулась с издевкой. – Все просто. Мне достаточно дотронуться до себя… Я истекаю смрадом, мое влагалище разверзается, как разлагающаяся падаль. И тогда слетаются мухи… Чувствуешь, ragazzo? Я призываю их своим лоном… Они сейчас прилетят… Опустив голову, она что-то забормотала нараспев. Быстро выкрикивала слова, раскачиваясь взад и вперед. Вдруг глаза ее закатились, были видны одни белки. Я наклонился, прислушиваясь. Агостина говорила по-латыни. Одно за другим я разобрал слова, которые она твердила: «…lex est quod facimus, lex est quod facimus, lex est quod facimus, lex est quod facimus». |