Книга Маргаритки, страница 14 – Кристина Ульсон

— Я хотела отдать на перевод несколько бумажек, тех, о которых я говорила. А так — больше ничего у меня нет.

— Бумажек? — недоверчиво переспросил Петер, больше для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Мужчина, которого сбила машина около университета, при себе имел несколько клочков бумаги, скатанных в шарики. На них что-то написано по-арабски.

— Раз уж мы все равно заговорили об этом деле, — сказал Алекс и посмотрел на Фредрику, — есть ли у нас на этом этапе расследования основания подозревать намеренное преступление?

— Нет, — ответила Фредрика. — Во всяком случае, на основании предварительных выводов врачей. Вскрытие будет произведено позже.

Алекс кивнул.

— Насколько я знаю тебя, вряд ли ты будешь заниматься этим весь вечер. Может, разберешься с причиной смерти дочери Альбинов и напишешь нам подробный рапорт — просто чтобы все расставить по местам? Не думаю, что найдется что-нибудь неожиданное, но для порядка надо бы эту тему проработать основательнее.

Фредрика осторожно улыбнулась, не смея глядеть в сторону Юара. Вдруг он такой же, как и Петер, не терпит, когда его обходят? Она еще не составила себе толком мнения о нем, но впечатление он производит хорошее. Очень хорошее. Беглый взгляд в его сторону успокоил ее. Казалось, его это совершенно не беспокоит. Похоже, первое впечатление ее не обмануло.

— Конечно, я займусь делом о смерти их дочери, — согласилась она. — Но, боюсь, сегодня я не смогу надолго остаться.

— Этого и не нужно, можешь продолжить завтра утром, — поспешил добавить Алекс.

Петер ловил его взгляд, пытаясь угадать, что ожидает его самого.

Алекс чувствовал, как закипает от злости.

— Мы с Юаром съездим в церковь, где служили Альбины, — сообщил он, пару раз сглотнув. — Утром мне позвонил настоятель, он готов оказать нам всяческое содействие. Мы поговорим с ним и после решим, как нам поступить дальше: есть ли у нас основания подозревать, что в деле замешан кто-то еще или же Якоб Альбин и был единственным преступником. И будем молить Бога, чтобы до конца дня нам удалось найти их дочь Юханну.

Петер уставился на Алекса.

— А что я буду делать? — спросил он, стараясь не выдать голосом обиды.

У него не получилось.

— Тебе следует явиться к начальнице отдела кадров в два часа, — глухо сказал Алекс. — И на твоем месте я бы не опаздывал.

У Петера заныло сердце.

— Что-нибудь еще? — спросил Алекс.

Поколебавшись, Юар все же сказал:

— У нас сложилось впечатление, что эта квартира не была их домом.

— Что? — удивился Алекс.

Юар покосился на Петера, который сидел, сжав челюсти и уставившись в стену.

— Я же говорю — это только ощущение, — объяснил Юар. — Дом удивительно безликий, словно каждый его квадратный метр там обставлен только с представительскими, так сказать, целями.

— Нам придется разобраться с этим, — ответил Алекс. — Дачные домики и прочее не обязательно должны быть записаны на родителей. С таким же успехом их могли зарегистрировать на одну из дочерей. Фредрика, не возьмешь на себя и это, раз уж взялась?

После чего объявил, что совещание закончено.

Ровно в два часа Петер явился к начальнице отдела кадров, Маргарете Берлин, не ожидая ничего хорошего. Он не мог забыть строгий взгляд Алекса. Пару минут ему пришлось подождать за дверью.

— Заходи и закрой дверь, — сказала Маргарета Берлин своим неподражаемо сиплым голосом — результат, скорее всего, злоупотребления виски и все более громкого opa на подчиненных по мере продвижения по карьерной лестнице.

Петер поспешно сделал, что велено. Он испытывал бесконечное уважение к этой высокой плотной женщине на столом. Волосы Маргареты были очень коротко подстрижены, но ей все равно удавалось выглядеть женственно. Своей большой рукой она указала ему на стул напротив.

— Анна-Карин Ларссон — тебе знакомо это имя? — спросила она так резко, что Петер вздрогнул.

Он покачал головой и сглотнул.

— Нет, — ответил он и смущенно кашлянул.

— Не знаешь? — переспросила Маргарета чуть мягче, хотя глаза ее все еще были темным от гнева. — Так я и думала.

Она выдержала паузу.

— Но зато тебе нравятся рогалики?

Петер собрался уже перевести дух: если у нее нет на него ничего, кроме той дурацкой истории, то скоро его отпустят на все четыре стороны. Но кто такая эта Анна-Карин Ларссон, он все еще не знал.

— Ах, вот в чем дело, — сказал Петер и чуть улыбнулся: этим приемом он пользовался, чтобы смягчать сердца женщин любого возраста. — Если ты меня вызвала из-за шутки с рогаликами, то сразу скажу: я ничего такого не имел в виду.

— Да ну? Это, конечно, обнадеживает, — сухо заметила Маргарета.

— Нет, правда, — повторил он и развел руками. — Если кого-нибудь в кафетерии обидело, что я выразился немного… ну… как сказать, — вульгарно, — то я, разумеется, прошу прощения.

Маргарета посмотрела на него через стол. Он не отвел взгляда.

— Немного вульгарно? — переспросила она.

Петер растерялся:

— Может, излишне вульгарно?

— Да уж. Можно сказать, крайне вульгарно. И очень печально, что Анне-Карин пришлось терпеть такое поведение всего лишь через три недели, как она начала работать у нас.

Петер дернулся. Анна-Карин Ларссон. Вот как, значит, ее зовут, эту очаровательную аспирантку, перед которой он опозорился.

— Я, разумеется, разыщу ее и извинюсь, — затараторил он, запинаясь. — Я…

Маргарета остановила его жестом:

— Само собой, извиниться придется, — веско произнесла она. — Это настолько очевидно, что даже не обсуждается.

Черт побери. Значит, эта кукла распустила нюни и первым делом побежала жаловаться начальству. Маргарета словно прочла его мысли:

— Нет, это не Анна-Карин мне рассказала.

— Не она? — переспросил недоверчиво Петер.

— Нет. Кое-кто еще нашел твое поведение возмутительным. — Маргарета подалась вперед, лицо ее теперь выражало озабоченность. — Петер, с тобой все в порядке?

Вопрос застал Петера врасплох. Маргарета решительно покачала головой, как бы отвечая сама себе.

— Это должно прекратиться, Петер, — произнесла она громко и отчетливо, словно разговаривая с ребенком. — Мы с Алексом знаем, что в последние восемнадцать месяцев дела у тебя так себе. За тобой уже и так много всяких проколов числится, а сегодняшняя выходка стала последней каплей.

Петер чуть не рассмеялся и демонстративно поднял обе руки:

— Но постой-ка…