Книга Маргаритки, страница 72 – Кристина Ульсон

Она несколько раз моргнула и попыталась улыбнуться, прежде чем полностью потеряла контроль над выражением лица.

— Это было настолько недостойно! Я подумала, нет, я почувствовала, как ошибалась все эти годы. Как несправедлива была по отношению к отцу.

Из ее рта донесся сухой смешок, но казалось, она вот-вот расплачется.

— Вы знаете, как это бывает. Родителям уступают в последнюю очередь, и я не хотела говорить отцу о моих новых взглядах. Я хотела удивить его, доказать, что я серьезно изменила мое отношение. Мой план состоял в том, чтобы начать работу юристом-волонтером в организации помощи беженцам со штаб-квартирой в Испании. Я планировала пробыть там пять недель в феврале и марте.

Пять недель — то самое время, на которое она взяла отпуск на работе.

Когда стало понятно, что она закончила, Алекс продолжил.

— Но этого не случилось, — произнес он.

Юханна Альбин покачала головой:

— Нет, не случилось. Вместо этого я оказалась втянута в планы Каролины.

Фредрика беспокойно пошевелилась на стуле, не в состоянии избавиться от ощущения, что они услышали далеко не все.

— И что же случилось, Юханна? — тихо спросила она.

Юханна вздрогнула.

— Все рухнуло, — сказала она с усталым выражением лица. — Каролина…

Она снова прервала себя на полуслове, но затем продолжила твердым голосом:

— Каролина ловко притворялась хорошей, послушной дочерью, всегда интересовавшейся занятиями отца, но была настолько лживой, что я не могла заставить себя притворяться и верить этим соплям.

— Что вы имеете в виду, утверждая, что Каролина была лживой? — спросила Фредрика и подвинула к себе распечатку всех показаний, свидетельствовавших о том, что Каролина всегда разделяла взгляды отца.

— Она притворялась. Год за годом, — ответила Юханна мрачно и посмотрела Фредрике прямо в глаза. — Утверждала, что всецело предана тому же делу, что и отец, что разделяет его ценности. Но ничто из этого не было правдой. На самом деле ее так называемая помощь, оказываемая отцу и его близким, состояла в тайном информировании полиции о местонахождении беженцев и контрабандистов, перевозивших их сюда.

В комнате внезапно стало очень холодно. Мозг Фредрики интенсивно пытался усвоить картину, нарисованную Юханной. Уж не поэтому ли в расследовании фигурирует полицейский Вигго Тувессон?

— Я пыталась, бесчисленное количество раз, объяснить отцу, что Каролина ничуть не лучше меня. Что она даже хуже, потому что лжет и предает. Но он никогда не слушал меня. Как обычно.

Юханна выглядела решительно. Фредрика хотела даже спросить, отчего она не заплачет, но промолчала. Может, скорбь для нее дело слишком личное.

— А ваша мать? — спросил Алекс.

Фредрика навострила уши.

— Она держалась где-то посередине, — ушла Юханна от вопроса.

— Посередине чего?

— Между мной и отцом.

— Вы имеете в виду ее взгляды?

— Да.

— А почему Каролина так не любила иммигрантов? — вставила Фредрика и сразу же поправилась: — Почему Каролина не любит иммигрантов?

И отчетливо увидела реакцию Юханны на эту поправку — намек на то, с чем полиция уже выступила в СМИ, а именно — что теперь уже точно известно: Каролина Альбин жива.

Сначала девушка потеряла дар речи, но, собравшись, со всей силой обрушилась на Алекса и Фредрику:

— Потому что ее изнасиловал один из беженцев, которых отец прятал в подвале дома на Экерё.

— Изнасиловал? — повторил Алекс недоверчиво. — У нас не зарегистрировано заявления об этом изнасиловании.

Юханна покачала головой:

— Никто заявления и не делал. Это было невозможно — так считали отец и мать. В таком случае вся их деятельность получила бы огласку.

— Так как же они поступили? — осторожно спросила Фредрика, не понимая толком, хочется ей это узнать или нет.

— Они повели себя, как вели себя во всех остальных случаях, — мрачно произнесла Юханна. — Все осталось в семье. И после отец ликвидировал свое предприятие со скоростью света, я бы сказала.

В памяти всплыли снимки из дома на Экерё. Фредрика поняла, что Алекс думает о том же. Фотографии на стенах вплоть до Иванова дня в начале 90-х. Потом Юханна исчезает с них, точно привидение. Но почему Юханна, а не Каролина?

— Вы не могли бы назвать время, когда это произошло? — спросил Алекс, почти уверенный, какой ответ услышит.

— Канун Иванова дня 1992 года.

Они оба кивнули, записали каждый в своем блокноте. Картина прояснялась, но резкости ей все еще не хватало.

— И что случилось потом? — спросила Фредрика.

Словно свалив с плеч тяжесть воспоминаний, Юханна выглядела более расслабленной.

— Дом на Экерё стал для нас словно зачумленный — там никому из нас больше не жилось. Дело было не только в том, что отец перестал прятать там беженцев, а в том, что и в семье все словно умерли. Мы больше никогда не справляли там Иванов день, лишь приезжали иногда на выходные или на неделю-другую. Мать и отец даже собирались продать его, но их планы не успели осуществиться.

— А как себя чувствовала Каролина?

Впервые за время допроса Юханна явно разозлилась.

— Должно быть, ужасно, это любому ясно, но она притворялась, будто ничего не случилось. Пока этого не произошло, наши роли были обратными, это я была любимицей, а она всегда глядела на сторону. После изнасилования я встала на ее сторону: я считала, что сделанного отцом слишком мало. Нам следовало позвонить в полицию, чтобы виновника наказали. Представьте, как я была поражена, когда мне пришлось прекратить борьбу, поскольку сама Каролина заявила, что все прекрасно.

— Вам, наверное, было ужасно горько, — осторожно сказал Алекс.

— Чудовищно. И одиноко. Неожиданно оказалось, что семья рассыпается по моей вине, а не по вине родителей. Или Каролины, если уж на то пошло.

— Что разочаровало вас больше всего? — спросила Фредрика.

— То, что я уже упомянула, — глухо сказала она. — Что Каролина, безусловно, переменилась из-за случившегося, что она откровенно говорила мне о своем презрении к иммигрантам, приехавшим в Швецию, одновременно притворяясь этакой кроткой овечкой перед отцом и матерью.

«Не только перед ними, — подумала Фредрика. — Но и перед друзьями семьи и знакомыми».

— И вы отдалились от семьи, так?

Юханна кивнула:

— Да, так получилось. Я больше не могла выносить все это ханжество. И я ни по ком из них не скучала. Особо не скучала, во всяком случае. А тем более когда отец заговорил, что собирается возобновить свою деятельность и снова начать прятать беженцев. Единственным членом семьи, кто отрицательно воспринял эту новость, была я.