Онлайн книга «Северная Пальмира»
|
Как же справиться со слепотою? Как отыскать предназначение, которое тебе неизвестно? Завтра опять арена. Сколько раз ему снилось, что он вновь берет меч и выходит на круг золотого песка. И меч в руках боевой. И вот завтра кошмар станет реальностью. Но он почему-то не боится. Надо выдержать год. Не проиграть за год ни одного поединка. Элий был уверен, что сможет. Но откуда явилась такая уверенность – он не знал. Квинт лежал очень тихо и смотрел в потолок. Даже дыхание у него было ровное, как у спящего. Но внутри все кипело. Душа фрументария взбунтовалась. Все в нем кричало: «Нет!» Такое было с ним однажды – и тогда он восстал против Корнелия Икела. Теперь он не понимал и не принимал того, что творит Элий. Что они делают? Что ищут? Непонимание пугало его больше, чем противозаконные замыслы префекта претория когда-то. – Зачем ты это сделал? – спросил наконец фрументарий. Элий не ответил, хотя слышал вопрос. – Зачем подался в гладиаторы? – Не спрашивай – не отвечу. Скажу одно: это не прихоть. Мог бы не говорить. Квинт и так знал, что не прихоть. Но лучше бы в самом деле прихоть… Да, лучше бы прихоть… – А если тебя убьют? Оружие теперь на арене боевое. – Значит, убьют. И не говори, по своему обыкновению, что я сошёл с ума. Вместо ответа Квинт тяжело вздохнул. «Надеюсь, что дело не кончится новым Нисибисом», – хотел сказать он, но не сказал ничего. Сна по-прежнему не было. – Знаешь что, Квинт, – сказал Элий, разглядывая облупленный потолок, на котором, как на поверхности воды, покачивалось жёлтое отражение фонаря. – Ты в самом деле разыщи Летицию. – Так ты решил… – Ничего я не решил, – оборвал его Элий. – Она беззащитна. Необыкновенно богата, молода и наивна. Хотя и гений. Наполовину. Она может стать добычей любого проходимца. Надо её разыскать… Квинт сел на кровати. – Элий! – Голос соглядатая изменился, сделался напряжённым и зазвенел. – Элий! – выкрикнул он, будто брёл наугад, и вокруг опять была пустыня. – Послушай, изгнание – страшная вещь. То есть такое испытание, которое никому не удавалось вынести. Цицерон, покинув Рим, жаловался и стенал. – Уж вряд ли Цицерон может служить примером стойкости, – улыбнулся Элий. – А Овидий? Как он заискивал перед всеми, как умолял… Элий тоже сел на ложе. Теперь они сидели друг против друга – господин и его фрументарий. Изгнанники. Отблеск уличного фонаря скользил по лицам. Элию казалось, что он читает ужас на дне зрачков Квинта. Ужас – и ещё нечто, от чего у него самого меж лопаток пробежал озноб. – К чему ты клонишь? – спросил он тихо и зло. От прежней дружеской доверительности в их разговоре не осталось и следа. – Элий… сам подумай – двадцать лет, – горячо и как-то заискивающе заговорил Квинт. Будто собирался просить о чем-то совершенно невозможном и при этом надеялся, что ему не откажут. И сам боялся, что не откажут. – Не двадцать. Уже меньше осталось. – Элия вновь окатило холодом. А Квинта стало трясти, и он то ли засмеялся, то ли всхлипнул – не понять. – Элий, ты не вынесешь, ты станешь другим. А я не хочу. И не смогу тебе такому служить. Лучше ты… Вернее, я… Так проще. Как раб, как преданный раб Гая Гракха. – Раб защищал Гая, – отвечал Элий. – Я видел это во сне, однажды. – Враньё… – клацнул зубами Квинт. – Враньё. Раб убил. И Брута тоже – раб. Так проще. Вот и ты… мне… позволь. Пока не поздно. Пока ты – ещё ты. Пока изгнание тебя не сожрало. Фонарь за окном покачивался на ветру из стороны в сторону. Жёлтое пятно на потолке дрожало. Элий провёл руками по лицу. – Ты предлагаешь мне самоубийство? Так? – Да, Элий, так. Прости. Ты не выдержишь. Никто не выдержит. Ты сильнее других. Но не настолько. – Благодарю за оказанную честь, Квинт. Предложение очень лестное, но вряд ли я его приму. – Не насмешничай. – Да простит меня твой гений, говорю серьёзно. Но я не понял. Ты что же, судишь меня? – За что я могу тебя судить? – Голос Квинта дрожал. – За Нисибис, за что же ещё. Я каждый день себя сужу. – Уж скорее ты меня за Нисибис суди. Я там облажался… – Ты боишься. – Да. Ничего не получается, разве ты не видишь? Боги отвернулись от нас. Все дороги кривые, все ведут к поражению. К поражению и позору. Так уж лучше мечом в горло. И все. Тебе кажется, что ты сильный, Элий. Но тебе только это кажется. На самом деле ты слаб. Элий фыркнул, затряс головой. Рассмеялся и смолк. Вновь рассмеялся. Слова Квинта казались бредом и в то же время каким-то чудовищным, но одновременно справедливым приговором. И потому от них некуда было деться. Не защититься. Даже смехом. Элий не верил, что Квинт произнёс такое. И все же произнёс. Элий слышал… – Я часто проигрываю, Квинт. Ошибаюсь. Пропускаю удары и падаю. Но поднимаюсь после падения. И сейчас вновь буду драться. И ты ошибаешься, Квинт. Я – силён. – Ты все время переоцениваешь свои силы, – зло выкрикнул Квинт. – Так оцени их хоть раз верно. – Но это ещё не повод, чтобы перерезать мне горло мечом. – Элий, тебе придётся пожалеть, если ты откажешься. – А ты не пожалеешь, что убил меня? – Нет. Потому что я умру вслед за тобой. – Может, ты и прав, Квинт, не знаю, – Элий похлопал фрументария по плечу. – Не знаю… Но скажу точно: уходить из жизни по своей воле пока не хочу. Не имею ни малейшего желания. И вряд ли тебе удастся меня уговорить. Возможно, в ближайшие дни меня прикончат на арене. И тем самым какой-нибудь гладиатор избавит тебя от необходимости орудовать мечом. Но то арена. А здесь, в комнате… Представь, Квинт: я буду стоять над той ржавой раковиной в углу, а ты полоснёшь мне мечом по горлу, перережешь вену, кровью обрызгаешь стену. Я буду корчиться, хватать ртом воздух. Нет, Квинт. Тебе придётся подождать… – Я не шучу! – крикнул Квинт. Он протянул руки, будто в мольбе, но кулаки его были стиснуты. Даже в полумраке Элий видел, как исказилось лицо Квинта. – И не смей надо мной издеваться! – Да я не издеваюсь, клянусь Геркулесом! Я же сказал – разговор серьёзный. – Элий… я всегда-всегда… клянусь бессмертными богами, тебя боготворил… И теперь… тоже. Но ты не вынесешь изгнания… – Я или ты? О ком сейчас речь? Квинт не ответил. – Так кто же из нас? – повторил Элий. – По-моему, ты просто устал, Квинт. Мы же не будем двадцать лет жить в этой мерзкой гостинице. Грядущие годы представились тебе похожими на сегодняшний безумный день. Вот ты и сорвался. Давай лучше выспимся. Утром у меня тренировка. И не забудь, что я говорил тебе о Летиции. |