Книга Кошки-мышки, страница 49 – Иэн Рэнкин

Она еще немного постояла, глядя на мужчин, потом провела рукой по халату.

— Ну, ладно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — отозвался Ребус.

— Не сиди долго, Тони.

— Хорошо.

Отхлебывая чай, они послушали, как она поднялась к себе в спальню. Тони Маккол вздохнул.

— Извини, — сказал он.

— За что? — удивился Ребус. — Если бы двое пьяниц ввалились ко мне в такое время ночи, я встретил бы их такими словами, каких вам лучше не слышать. Она реагировала на редкость спокойно.

— Шейла всегда спокойна. Снаружи.

Ребус кивнул в сторону Томми.

— Что будешь с ним делать?

— Он отлично выспится в кресле.

— Ты в этом уверен? Я могу отвезти его домой, если ты…

— Нет, нет. В конце концов, он мой родной брат. Неужели я не пущу его переночевать в кресле? — Тони взглянул на Томми. — Посмотри на него. Ты не поверишь, какие штуки мы с ним откалывали в детстве. Всех соседей держали в страхе. Разводили костры, били окна футбольным мячом, стучали в двери и удирали… Отчаянной мы были парочкой. А теперь я вижу его, только когда он в таком состоянии.

— Ты хочешь сказать, это не первый раз?

— Да, второй или третий. Приезжает на такси, валится в кресло. А утром не понимает, куда попал. Завтракает, сует детям по нескольку фунтов, и исчезает. Никогда не звонит, не приходит в гости. А потом опять ночное такси и гудок под окнами.

— Я не знал.

— Да зря я тебе все это рассказываю. Мои проблемы…

— Почему же? Рассказывай, пожалуйста.

Но Тони Маккол не хотел продолжать тему.

— Как тебе эта комната? — спросил он.

— Красиво, — соврал Ребус. — Видно, что потрачено много усилий.

— Ну да, — недоверчиво отозвался Маккол. — И денег. Видишь эти стеклянные побрякушки? Ты представить себе не можешь, сколько они стоят.

— Неужели?

Теперь Маккол осматривал комнату так, словно гость был он.

— Добро пожаловать в мою жизнь. Только, кажется, я предпочел бы одну из наших камер.

Он встал, подошел к креслу Томми и опустился на корточки перед братом, один глаз которого остался приоткрыт.

— Скотина, — прошептал Тони Маккол. — Скотина, скотина.

И опустил голову, чтобы спрятать слезы.

* * *

Пока Ребус проехал четыре мили до Марчмонта, уже начало светать. Он остановился у круглосуточной булочной-пекарни и купил свежих булочек и охлажденного молока. В это время суток он любил город, его тихие улицы больше всего. Он не переставал удивляться, до чего люди не умеют быть довольными своей участью. «У меня есть все, о чем я мечтал, и этого мало». Сам он мечтал только о том, чтобы поспать, и на этот раз на кровати, а не в кресле. Он снова и снова вспоминал гостиную Маккола: отключившийся Томми Маккол со стекающей на подбородок слюной — и плачущий перед ним на корточках Тони Маккол. Наверное, это страшно — иметь брата. Он твой соперник на всю жизнь — и ты не можешь ненавидеть его, не ненавидя в то же время себя. Еще он вспоминал Малькольма Лэньона в его кабинете, Сайко у дверей, мертвого Джеймса Карью на кровати, забинтованное лицо Нелл Стэплтон, покрытую синяками грудь Ронни Макгрэта, старого Вандерхайда с его невидящими глазами, страх в глазах Кэлума Маккэлума, Трейси с маленькими сжатыми кулачками…

«Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания» [6] .

Карью ведь украл у кого-то эту строчку. У кого? Какая тебе разница, Джон? Хочешь нащупать еще одну ниточку? Те, что у тебя есть, и так уже сплелись в мертвый узел. Отдохни и забудь.

Одно он знал наверняка: ночью его ждут кошмары.

Ты волен выбирать Если желаешь, перед тобой распахнется новое знание, новый путь к славе и власти.

Здесь, сейчас, в этой комнате

Во сне он не увидел ничего. А когда проснулся, наступили выходные. Солнце сияло, а телефон звонил.

— Алло!

— Джон? Это Джилл.

— Здравствуй, Джилл. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. А ты?

— Прекрасно.

Он говорил правду. Так крепко он не спал уже много недель, а похмелья не было и следа.

— Извини, что так рано звоню. Как идет дело о клевете?

— О клевете?

— Ну, с этим мальчишкой.

— А, я не понял. Пока не знаю.

Ему хотелось устроить ланч, пикник, проехаться за город.

— Ты в Эдинбурге? — спросил он.

— Нет, в Файфе.

— В Файфе? Что ты там делаешь?

— Здесь Кэлум, ты же знаешь.

— Знаю, конечно, но мне казалось, что у тебя с ним все кончено.

— Он попросил меня приехать к нему. Честно говоря, поэтому я и звоню.

— Вот оно что?

Ребус наморщил лоб от любопытства.

— Кэлум хочет поговорить с тобой.

— Со мной? Почему?

— Думаю, он сам объяснит тебе. Он просто попросил меня позвонить.

— А ты хочешь, чтобы я с ним встретился?

— Честно говоря, для меня это не имеет значения. Я сказала, что передам тебе его просьбу и что это последнее, что я готова для него сделать.

Ее голос был холодным и гладким, как шиферная крыша во время дождя. Ребус почувствовал, что безнадежно скользит по этой крыше, хочет сделать приятное Джилл, хочет помочь.

— Да, вот еще. Он просил передать тебе, если ты будешь колебаться, что речь идет о Хайд'се.

— О Хайдсе?

Ребус вскочил на ноги.

— X — а — и — д — апостроф — с.

— О каком Хайд'се?

Она рассмеялась.

— Понятия не имею, Джон. Но как будто тебе это должно о чем-то говорить.

— Безусловно. Ты в Данфермлайне?

— Звоню от дежурного.

— Жди меня там через час.

— Хорошо, Джон. — Голос ее звучал совершенно безразлично. — Пока.

Он положил трубку, надел пиджак и вышел из дома.

Дороги в направлении Толкросса были запружены, так же как и на Лотиан-роуд, Принсес-стрит и Куинсферри-роуд. Из-за бестолковой организации муниципального транспорта центр города превратился в какой-то автобусный трагифарс. Одно— и двухэтажные автобусы состязались с микроавтобусами в борьбе за пассажиров. Запертый между темно-бордовым двухэтажником и двумя зелеными букашками, Ребус начал терять свой и без того не великий запас терпения. Он нажал на гудок, вырулил на разделительную полосу и помчался мимо вереницы застопорившихся машин. Мотоциклист, пробиравшийся между противонаправленными потоками, был вынужден вильнуть в сторону, чтобы избежать неминуемого столкновения, и ударился о «сааб». Ребус знал, что должен остановиться, но понесся дальше.