Онлайн книга «Дело Варнавинского маньяка»
|
Обстановка в комнате сразу разрядилась. — Поняли теперь, какого тырбана лишил меня этот щенок? Имея собственноручную его записку… Как бы он от меня отвертелся? — Да… — пробормотал Проживной. — Светлая у вас голова, Петр Зосимович. Нам бы такое и в ум не пришло! Примите извинения. — А он точно не сам на себя руки наложил? Может, совесть заела? Родного папашу уделать… — Нет, не сам… — А кто же тогда его? — Разбираемся, — отрезал «иван». — Ну, вы разбирайтесь, а я убытки нести не должен. И зорик менять не стану. Возьму, что аллах пошлет, и покину ваш гостеприимный город. — Это вы что имеете в виду, Петр Зосимович? — встревожился кабатчик. — Решили все-таки старика удавить? — Для какой надобности? От него мертвого мне теперь никакой пользы. Сынок с наследства мог отстегнуть, а теперь-то чего? В дом залезу. Как все на похороны уйдут. Коммерческий с Проживным опять переглянулись, и на лице «ивана» появилась одобрительная улыбка: — У вас во лбу прямо Правительствующий Сенат! Что умыслили! Все, значит, из дому, а вы в дом. Ловко! — Ну, все-то не уйдут. Повар останется готовить поминальный обед, да с ним один-два помощника. Однако же в сравнении с обычным днем можно сказать, что особняк будет пустой. Не до сторожей станет Селиванову — единственного сына в землю кладет! — Чечуй, верни господину Фороскову его вещи, — распорядился «иван». — Нил Калиныч, вы обещали мне пару фреев подыскать, — напомнил Петр, рассовывая оружие по карманам. — Похороны завтра. Где ваши людишки? Дом большой, одному не справиться… — Первый вот Чечуй. Годится он вам? Форосков оценивающе поглядел на «утюга»: — Парень что надо, спору нет. Главное, чтобы он сам ничего не делал, а только то, что я велю. — У Чечуя своих мыслей не бывает, — успокоил его Проживной. — А так он очень исполнительный. Сдаю его в кортому [87] за десять процентов. — Годится. А кто второй? — Второй будет Ванька Перекрестов. Это который от Челдона отлучился и тем спасся, — пояснил кабатчик. — Вы, Нил Калиныч, видать, с дуба съехали! Если он один из всех спасся, стало быть, он-то полицию и навел. И вы мне теперь этого капорника [88] во фреи сватаете? Спасибо. Оставьте такое добро себе. — Ванька не капорник, мы проверяли, — вступился за кабатчика «иван». — Ему щаска [89] , что живой остался. Сидит нынче на хазе и лопает без просыпу. Никак в себя не придет. — И на кой черт он такой нужен? Чтобы дело мое провалить? Опять же, во второй након [90] удачи не бывает. Кто еще есть? У которого руки не трясутся… — Подумать надо, — запустил пятерню в бороду Коммерческий. — Думать некогда, вынос через десять часов. Ну? Кабатчик молчал. Зато вмешался Проживной: — Петр Зосимыч, не пори горячку. Отложи понт [91] , двоим вам не управиться. — Сухари! [92] И не такие дела выгорали. Возьму слам — только меня и видели. Адью, господа! На пороге Петр повернулся к Чечую, ткнул в него указательным пальцем: — Утром у меня. Иметь при себе шлейку и платок, чтобы рожу замотать. Палец переместился на Проживного: — Десять процентов. Тот молча кивнул. — Где будем слам тырбанить? — На кузне Снеткова. Это… — Знаю. К полудню пусть там будет мой багаж. И извозчик наготове. — Сделаем. Форосков ушел. Кабатчик запер за ним дверь, и тотчас же из каморки появился Щукин. — Ну? — обратился он к «ивану». — Наш брат, фартовый, — убежденно ответил тот. — Уверен? — Только фартовому, да еще не всякому, а лишь первосортному, придет на ум использовать для покражи уборку [93] . — Это же мародерство, — скривился Щукин. — На войне за такое расстреливают. — Эх, Иван Иваныч, — уголовный похлопал Щукина по плечу. — Для настоящего фартового ваши законы — тьфу и растереть! Форосков как раз из них. Договориться с сынком, что он его папашу за десять косуль в лапшу разотрет… Надо запомнить мыслишку! И вообще, я, кажется, про него слыхал. Было что-то такое. То ли в Нижнем Новгороде, то ли в Сормове… — Ладно, убедил. Скажи еще, что с Ванькой Перекрестовым делать? Бекорюков велел его поймать. — Да забирай, не жалко. Он у Снеткова в овине сидит. Водку жрет не просыхая. Ванька теперь не работник… — Вели ему пока там оставаться. — Ванька кажный день в Кострому просится. Страшно ему тут. — Пусть сидит! У меня на него виды есть. — Ладно. А чего мне с Форосковым делать? Отдавать ему своего парня али как? — Нет. Ограбления Селиванова я сейчас допустить не могу. Ревизор к нам едет от губернатора. Скандалы не нужны. — Петр Зосимыч ждать не желает. — Мало ли, чего он не желает. Не ему решать, кого и когда в Варнавине грабить. — Стало быть, Чечую утром отдыхать? И мне вещи Фороскова не забирать и извозчика не готовить? — Да. Понт я отменяю. Недели на две. Ну, бывай, Иосадоат Сергеич. Делов полно. Сегодня базарный день, а завтра в Урень тащиться… Сыщик и «иван» дружески пожали друг другу руки и разошлись. Щукин направился в почтово-телеграфную контору. Побарабанил в запертую дверь, ему открыл заспанный дежурный. — Для меня есть что? — Шифрованный экспресс из Нижнего. — Неси. Расписавшись в секретном журнале, сыскной надзиратель пошел на службу. Там при свете лампы он уселся за кодовой книгой и долго переводил телеграмму. Было видно, что бумажная работа дается ему с трудом. Наконец Щукин закончил расшифровку и прочитал следующий текст: «Форосков Петр Зосимович хорошо знаком Нижегородскому сыскному отделению. Настоящее имя — Иван Михайлов Овцын, из балаковских мещан. Искусный механик и оружейник, выдающийся стрелок. В 1879 году изготовил самодельное оружие для шайки известного налетчика Тиунова. В 1880-м участвовал в попытке ограбления кассы Сормовского завода. В обоих случаях сумел избежать ареста и скрыться. С тех пор, видимо, старается работать один или с малым числом разовых сообщников. Склад ума незаурядный, способен придумывать оригинальные ходы. Весьма опасен при задержании. Приговорен заочно к восьми годам каторжных работ. Поимочное свидетельство [94] вышлем по первому требованию. |