Книга Выстрел на Большой Морской, страница 66 – Николай Свечин

Весь следующий день Лыков просидел в конспиративной квартире на Самотёке. Написал и зашифровал очередной рапорт для Павла Афанасьевича. Вычистил и смазал «бульдог» — подарок покойного Буффало. Выспался, отъелся. О предстоящем ему путешествии в Даниловские каменоломни сыщик старался не думать. Ясно, что это станет самой опасной его командировкой за всю службу в полиции. Если головорезы что-то заподозрят, Алексей Лыков просто бесследно исчезнет… Никто никогда не обнаружит его тела. Интересно, сколь быстро забудет лихого титулярного советника Варенька Нефедьева? Маменьку жалко с сестрицей, да и Благово сильно будет переживать…

С трудом Лыков отогнал от себя нехорошие мысли. Когда заехал на минутку Эффенбах, рассказал ему об отце Николае Быкове, благочинном и одновременно даниловском «иване». Тот был поражён.

— Вот это новость! Никогда у меня не поступало на него никаких сведений. А твой Горсткин не врёт? Может, там просто распря между старообрядцами и официальной верой?

— Мы это проверим. Если Быков проведёт меня в каменоломни, значит, сведения Степана верны.

— Ну не может этого быть!

— Эх, Толя! Бог дал попа, а чёрт скомороха. Интересно, кто дал нам отца Николая?

— Но поп-бандит — это, согласись, что-то новенькое.

— Я в этом деле, как ты догадываешься, показаний дать не смогу. Если благополучно вернусь…

— Протестую! Не «если», а «когда».

— …Когда я благополучно вернусь, мы сядем втроём со Степаном и придумаем, как нам засадить этого галмана.

Эффенбах вдруг улыбнулся, словно вспомнил нечто весёлое:

— Слушай! Мой начальник стола приключений [113] подал мне рапорт. Отмечено появление в городе какого-то крупного уголовного. Начались шевеления, стычки между группировками… В Шереметьевскую больницу попали за эти дни три налётчика с одинаковым диагнозом — сотрясение мозга. Это не про тебя рапорт?

— Похоже. А ты объяви меня в розыск! Пригодится для усиления легенды. Без фамилии, но с приметами. И обеспечь утечку через осведов. [114] .

— Сварганим. Ещё чего?

— Открой следствие об убийстве Крестовникова. Я обещался Морозову.

— Уже открыл.

— Перешли Павлу Афанасьевичу мой очередной рапорт.

— Сегодня ночью отвезут. Что ещё?

— Завтра я должен встретиться с Быковым. Надеюсь, мы договоримся, и тогда я спущусь в каменоломни.

— Это если Рупейто с Мишкой окажутся там.

— Я почему-то убеждён, что они там. Который день их преследую; пора уже и встретиться. По-настоящему, а не так, как вышло в Хапиловке.

Эффенбах только молча покачал головой.

— Так вот, — продолжил Алексей, — если я прав и придётся идти вниз, я пришлю тебе записку. Ждёшь моего возвращения три дня, начиная с даты, указанной в записке. Если я так и не появлюсь — телеграфируй Благово. Выжгите тогда тут всё, что можно…

Эффенбах молча кивнул, повернулся и пошёл к двери.

— Погоди! Про генерала с Божедомки не забудь.

Начальник отделения остановился, хотел что-то ответить, но только махнул рукой и вышел вон.

С Самотёки Алексей поехал на Хитровку. Смеркалось, и извозчик дальше Петровского бульвара везти отказался. По Малому Трёхсвятительскому переулку Лыков пешком двинулся в сторону «Каторги». Всегда заполненная сизыми испарениями, яма Хитровки дымилась перед ним. Какие-то тёмные фигуры возникали из тумана, всматривались — и быстро отходили. У входа на площадь трое угрюмого вида оборванцев обступили Алексея и грубо потребовали закурить.

— Здоровье беречь надо, — назидательно ответил им титулярный советник. — Одно ведь, другого не будет!

Оборванцы озадаченно замолчали, потом один, самый угрюмый, нашёлся:

— А деньги есть?

— Денег-то много, да не во что класть.

Парень насупился:

— Эй! На Юр-базаре [115] так не шутют! Щас как осерчаем, будешь знать!

— Ты, сосунок, кашляй помалу, чтобы на год хватило. А то спроси у Сиплого, что я с такими делаю.

Оборванец среагировал мгновенно:

— Робя! Лататы!

И троица бросилась со всех ног в ближайшую подворотню.

Больше до самой «Каторги» к сыщику никто не приставал. Войдя в трактир, он сразу прошёл к стойке. Посмотрел на Ваньку Кулакова, как солдат на вошь, и скомандовал:

— Проведи!

Тот послушно затрусил впереди него в задние комнаты. Афанасьев сидел в третьей из них и что-то высчитывал на бумажке. Увидев гостя, тут же поднялся:

— Алексей Николаевич? Проходите. Ванька — водки!

— Не надо; я на минутку.

Буфетчик ушёл. Хозяин заведения лукаво улыбнулся:

— Говорят, вы Осмачкина отщекатурили на обе корки?

— Правду говорят.

— И Котяшкиной деревне задали феферу?

— Тоже верно.

Афанасьев одобрительно хмыкнул:

— Пришёл, увидел, победил. Чему обязан сегодняшним визитом?

— Я собираюсь днями навестить Даниловские каменоломни.

Притонодержатель нахмурился:

— Вот куда бы я без нужды не стал соваться. И вам ничем помочь не сумею.

— Этого не требуется. Я уже договорился: за меня замолвят слово перед отцом Николаем.

Афанасьев внимательно посмотрел на Лыкова:

— И об этом уже осведомлены? Ловкий вы человек, Алексей Николаевич!

— Спасибо, Марк Иванович. Я к вам с небольшой просьбой. Одному в каменоломни даже мне идти неуютно…

— Понимаю!

— Я решил взять с собой в качестве свиты Федю-Заломая — это крепкий такой хлопец…

— Знаю.

— … и ещё Тоську-Шарапа. Под землю им спускаться не придётся, они будут ждать меня наверху. На всякий случай.

— Разумно. Желаете, чтобы я прислал к вам Антона?

— Да. Я буду ждать его в Поляковом трактире.

Простившись с хозяином, Алексей отправился знакомым уже путём на Солянку. Как и ожидал, он застал в трактире и Верлиоку, и Федю-Заломая. Фёдор особенно ему обрадовался:

— Здравствуйте, господин Лыков. Ой! Кто это вас?