Онлайн книга «Пуля с Кавказа»
|
– Дорогая вещь, – сказал он, возвращая кинжал войсковому старшине. – Дорога память. Память о том времени, когда ты был молод… Так вот, об артиллеристах. Вернулся я к горской позиции и вижу: два десятка солдат, из которых большинство, как и я, ранены, пинают возле пушки человека. А тот катается по земле и бранится. По-русски. Оказалось, артиллерист, наш дезертир. До последнего стрелял, не убегал, сволочь! Солдаты, понятное дело, разъярились. Войне конец, а этот… Ну, и зажгли его. – Зажгли? – Да. Ещё живого. Подпалил на нём одежду. Он вскочил, бегает, а они встали кольцом и из круга его не выпускают, толкают вовнутрь. Дезертир кричит, мечется, а мои ширванцы только прикладами его угощают… – Пощады не просил? – Потом уже, перед тем, как помирать. Сказал: братцы, добейте, мочи нет терпеть. – А солдаты? – Смеются. Говорят: привыкай, собака, тебе теперь в геенне каждый день эдак-то будет. Минут двадцать он горел, и сознание не терял, пока не кончился. Вот, Алексей Николаевич, так я ознакомился с людьми Лемтюжникова. Ну-с, пойду встречу исправника, а вы поскорее поправляйтесь! Артилевский ушёл, а вместо него вскоре появился озабоченный Таубе. – Ну, Лёха, ну, орёл! – сказал он. – Такого зверя завалил. Знаешь, кого ты стрельнул? – Которого из трёх? – Первого, в синем бешмете, что был возле коней. Оказался сам Гамзат-пушикчи [81] ! Лыков скривился: – Если бы ты сказал про Большого Сохатого или Верлиоку… А имя твоего злодея мне ни о чём не говорит. – Один из опаснейших преступников Дагестана. Грабят многие, а этот ещё и убивал: старался не сохранять свидетелей. На его совести более десяти жизней. Кровников имел по всей Аварии. Аул гудит – у него и здесь имелись жертвы. Три года за ним охотились. И армия, и полиция, и кровники – а попался он тебе! – Да чёрт с ним, – отмахнулся Алексей. – У меня сейчас была интересная беседа с Артилевским. Выяснилось, например, откуда у него такой кинжал. И вообще, он оказался лучше, чем я до сих пор полагал. И он пересказал барону свой разговор с войсковым старшиной. Тот внимательно выслушал, вздохнул: – Да, туману всё больше. Ну ничего! На заколдованной горе весь туман рассеется. Что-то лекаря долго нет, а тебе пора уж менять перевязку. Тут из-за забора этапного двора вышла женщина. Даже, скорее, дама… Лет тридцати, русская, стройная, с привлекательным лицом и чудными карими глазами. Откуда такая в диком дагестанском ауле? Дама была одета в простой, но элегантный укороченный костюм, а в руке держала акушерский саквояж. – Добрый день, господа, – сказала она приятным воркующим голосом. – Это вы затребовали доктора? Прошу прощения, я только сейчас освободилась. – Вы… доктор? – ошарашено спросил подполковник, торопливо снимая фуражку. Лыков немедленно последовал его примеру. – Лидия Павловна Атаманцева, здешний лекарь. Куда идти? – Вон туда, пожалуйста. Раненый перед вами. Лыков Алексей Николаевич. А я Таубе Виктор Рейнгольдович. – Ранение сквозное? – Я вытащил пулю своими силами, – пояснил сыщик. – Стало сквозное. – Своими силами? – с интересом глянула на него Атаманцева. – Имеете опыт? – Приходилось воевать… Втроём они прошли в комнату начальника караула, отведённую для раненого. – Простите, госпожа Атаманцева… – нерешительно начал барон, – но… что, в ауле нет другого доктора? Или хоть табиба. Не может быть, чтобы к вам обращались за врачебной помощью горцы-мужчины. – Что, не ожидали увидеть здесь «жевешку» [82] ? – неприязненно ответила Лидия Павловна. – Вы тоже из них, из этих? Разумеется, мужчин пользует местный табиб. Ко мне приходят женщины и дети. Но он сейчас в отъезде, вернётся только завтра утром. Что вас смущает? Я с отличием закончила Женские врачебные курсы при Медико-хирургической академии. Была ассистентом профессора Здекауэра. Мне уйти? – Нет, ни в коем случае! – воскликнул Таубе. – У нас с Алексеем Николаевичем нет никаких сомнений в вашем опыте! Просто это несколько неожиданно: в глухом аварском ауле встретить такую женщину. – Какую ещё такую женщину? – вскинулась Атаманцева. – Я вам дипломированный доктор, а не объект для волокитства! Таубе окончательно смешался: – Ну, я выйду, оставляю Лыкова на вашем попечении. И быстро ретировался в общую комнату, плотно закрыв за собой дверь. – Раздевайтесь! – приказала Алексею «жевешка». Тот, смущаясь, снял бешмет и стянул рубаху. – Ого!! – опешила Атаманцева, – Да вы, Алексей Николаевич, истинный геркулес! Какое великолепное сложение! С вас только статую лепить! Подковы случайно не ломаете? – Только по необходимости, – сдержанно ответил коллежский асессор. – А согните мне пятак на память! Впрочем, простите, это я глупость сказала. У вас же рука ранена. Лыков без труда мог сложить пятак пирожком пальцами одними левой руки, но решил этого не делать. Докторша показалась ему излишне раскованной. Вспомнились рассказы о «жевешках», их распущенности и дурных нравах. Атаманцева тем временем обошла Лыкова кругом, внимательно разглядывая. – Великолепно! Какой торс! Ничего подобного никогда не видела. Но… эк вас, однако, передырявили-то… Шесть? – Семь. Ещё одно на ноге. Эта дырка восьмая. – Что у вас за служба, если так перепадает? – Я служу в полиции в чине коллежского асессора. – В полиции? – Лидия Павловна сразу отшатнулась. – Да, в Петербурге, в Департаменте полиции чиновником особых поручений. – Особых поручений? Политических ловите – в этом ваши особые поручения? В голосе «жевешки» послышались откровенно враждебные ноты. – Мои клиенты – исключительно уголовные. Народ опасный – сами видите; на каторгу добровольно идти не хотят. Я очищаю от них общество и не собираюсь стыдиться своей службы, как бы это кому-то не нравилось. – Только уголовные? Поймите, для меня это очень важно! – Вы не случайно в этих краях? У вас были неприятности с полицией? – Два года пребывания в одиночной камере петербургского Дома предварительного заключения – это, по-вашему, фунт изюму? – За что вас так? – Я однажды была на квартире студента, у которого так же однажды, совсем в другое время, побывал террорист Тихомиров. |