Онлайн книга «Московский апокалипсис»
|
Выяснилось, что конюшню захватчики обосновали в трапезной. Там стояло двенадцать строевых лошадей и четыре вьючных. Лежали в углу охапки сена, громоздились мешки с овсом; часового не было. Отхожее место саксонцы устроили в небольшом зимнем алтаре. Отчаянов жестами расставил своих бойцов на позиции, и они принялись ждать. Через полчаса появилось сразу два гусара. Передний нёс огарок свечи. Он привычно зашёл в алтарь, стянул чикчиры, уселся на корточки – и был тут же зарублен ударом топора. Второму приставили к шее кортик и велели молчать. Егерь подозвал к себе Ахлёстышева. – Объясни ему работу. Пусть приберёт за своими. Тогда оставим жить. Ахлестышев вместо объяснений взял перепуганного саксонца за волосы и, как нашкодившего кота, стал тыкать носом в дерьмо. При этом приговаривал по-немецки: – Ах ты, скотина! Я тебе покажу, как гадить в храме! На, угостись! Ещё, ещё! Тыкал долго, потом разогнул и сказал: – Сейчас ты всё здесь вымоешь. Дочиста! Заупрямишься или станешь звать на помощь – убьём. Батырь сорвал с плеч гусара доломан, сунул в руки поильное ведро с водой. Тот трясся от страха, на перепачканном лице прыгали губы. Пленный понял, наконец, что от него требуется. Он наклонился, окунул тряпку в ведро. Отчаянов сильным пинком сбил его с ног и приказал Ахлестышеву: – Скажи: в святом месте надобно стоять на коленях. Тем более, после такового греха! Пётр перевёл. Саксонец тут же упал на колени и принялся усердно намывать пол собственным доломаном. При этом он испуганно косился на русских и бормотал, просительно заглядывая каторжнику в глаза: – Я стараюсь… смотрите, как я стараюсь! Я сделаю всё, и очень хорошо! Всё, что прикажете… Только не убивайте меня, ведь я ещё так молод и не видел жизни! Партизаны огарком светили пленному и командовали: – Вот ещё здесь подотри… И здесь не забудь… Живее, немец-перец! Умел срать в Божьем храме, умей и убрать! Вдруг с улицы раздались шаги, и чей-то встревоженный голос окликнул: – Андреас, Карл, где вы там? Почему так долго? У вас всё в порядке? Все замерли, но Пётр немедленно ответил с саксонским выговором: – Иди скорее сюда, мы тут такое нашли! Много серебра! Гусар забежал в темноту – и налетел на нож Саши-Батыря. Убитого аккуратно положили на сено. – Продолжай! – приказали пленному, и тот взялся за уборку с удвоенной энергией. Через четверть часа Сила Еремеевич внимательно осмотрел зимний алтарь и остался доволен работой гусара. Тот стоял в одной рубахе, ни жив, ни мёртв, по измазанному экскрементами лицу текли слёзы. – Ладно, – милостиво махнул рукой унтер-офицер. – Иди. Ведро с помоями унеси. Чтоб вылил за оградой! Своим передай: ежели ещё кто в храме нагадит, сожгу весь взвод. Ни одного живым не выпущу! Я всё знаю: сколько вас, где стоите, чего пьёте-жрёте… Смотри у меня! Гусар слушал перевод и согласно кивал головой. – Вот ещё. Чтоб лошадей в храме к утру уже не было! Приберитесь за собой. Двери все заколотить, чужих не пускать. Я следующей ночью приду, проверю. Где говно найду – пеняйте на себя. Свободен! Гусар подхватил ведро и на негнущихся ногах направился к выходу. А партизаны быстро выскользнули через другую дверь и садами пробрались в Хлебный переулок. Кругом по-прежнему было тихо. Не особо таясь, семь человек пересекли Никитскую и углубились в Бронные улицы. – Сила Еремеевич, ты что, взаправду придёшь завтрашней ночью проверять? – спросил Пётр. – А то! Моё слово твёрже гороху. – Так ведь они тебя там дожидаться будут! – Тем хуже для них. – А что ты сможешь сделать, если тех гусар в засаде наберётся человек тридцать? Всех не перебьёшь. Только голову сложишь… и наши заодно. – Сразу видать, твоё благородие – не военный ты человек! Я что, дурак, без разведки лезть? Вызнаю всё сначала. Егерского унтер-офицера в ловушку не заманишь, чтоб ты знал… – И что тогда? – Накажу, как обещал. Но в следующий раз. Степанида поможет. Они аккурат насупротив неё стоят. Сожгу к чертям. Отряд благополучно вернулся в своё подземное убежище. Большинство сразу завалились спать, а новенькие уселись покурить с командиром. Отчаянов, посасывая скромную пенковую трубку, сказал: – Ну что, новобранцы? Годитесь! Берём. Ты, Пётр, языками владеешь – оно полезно. Будем думать, как через это больший урон нанести. – Какие на завтра будут приказания? – До темноты отдыхайте. Я разведаю Поварскую. Ежели саксонцы послушались – пусть живут. Других кого кончим. В Кривоникольском переулке ихний полковник стоит. Его будет очередь… – А если не послушались? – Средь бела дня пожгём. Ночь-то они в засаде просидят, нас дожидаясь. Утром их сморит. Тут и спалим. – При свете опасно. Французов полно. Ты хоть в партикулярное переоденься, а то наскочим на пикет… Егерь мотнул головой. – Ещё я маскарадов не водил! Нам, военным, партикулярное носить не полагается. – Но мы же партизаны! Нам можно! – Я русской гвардии старший унтер-офицер. Форму не сниму. Придётся – умру в ней. Этим я выражаю своё презрение к французам, ежели хочешь знать. На этом разговор закончился. Беглые легли спать, а Отчаянов отправился сменить бельё. Оказывается, неподалёку жила старуха, которая обстирывала егеря. Их командир, казалось, был двужильный. Когда Пётр проснулся, стояло уже позднее утро. Маша как всегда что-то стряпала. Тюфякин со старостой нищей артели играли в шашки. Голофтеев таскал с улицы дрова, Батырь похрапывал, отсутствовал лишь гайменник Пунцовый. Сила Еремеевич, умытый и выбритый, начищал мелом металлический репеёк на кивере. – Проснулся, твоё благородие! – ухмыльнулся он. – Ну, вы, новенькие, и дрыхнуть! Буди товарища, время чай пить. Маша поставила на стол богатый серебряный самовар и чашки тонкого фарфора. Выложила кокурки – ржаные булки с запечёнными в них прямо в скорлупе яйцами, и большую голову сахара. Отчаянов кортиком отколачивал от неё мелкие кусочки и раздавал подчинённым. Пояснил Ахлестышеву: – Такие кортики, как и штуцеры, даются в лейб-гвардии Егерском полку только первейшим стрелкам. Чаепитие продолжалось долго и благодушно. Партизаны столовались по высшему разряду: сахара и булок не жалели, а чай у них оказался самый дорогой, златовидный ханский. Отчаянов рассказал новичкам историю Маши. Дворовая девушка господ Алалыкиных, она была оставлена в их доме во Вспольном переулке в числе прочей прислуги. В первый же день своего появления французы ворвались в дом и стали грабить и насиловать женщин. За Марию вступился буфетчик, которому она давно нравилась. Парня тут же зарубили… Пока он боролся, девушка успела убежать и трое суток скиталась по горевшей Москве. Потом её встретил Отчаянов. В полной форме, со штуцером в руках, он патрулировал улицы и убивал одиночных французов. Один из них изловил девушку возле болота за Театральной площадью и начал уже её раздевать. В болоте он и закончил свою жизнь… Хладнокровный и опытный, унтер-офицер разыскал незанятый подвал во дворах Большой Бронной. Расположил там свой операционный базис и стал собирать помощников. Они не замедлили явиться. Маленький сплочённый отряд резал захватчиков каждую ночь. Двое погибли в боях, но их места заняли другие. Быт отряда оказался налажен, убежище хорошо замаскировано. Маша, которая обучалась на помощницу кухарки, вела хозяйство. Было заметно, что все мужчины в отряде девушку любят и берегут, не позволяя себе в её отношении ни худого слова, ни жеста. |