Онлайн книга «Московский апокалипсис»
|
Теми же сгоревшими переулками друзья вернулись на Бронные. Доложили командиру о благодарности от штабс-капитана и о засаде на площади. А так же о том, что нашли Ельчанинову новую квартиру. Отчаянов выслушал доклад и сказал: – Больше в Грохольский ни ногой. Зачастили. – Но Егор Ипполитович будет завтра ночью нас ждать! – Пунцовый сходит. – А мы? – Днём чтоб по Москве не маячить! Всех подведёте. Так Пётр с Сашей оказались на карантине. День тянулся медленно, занять себя было положительно нечем. К вечеру явилась Степанида Тюфякина. Она рассказала, что французы сильно чем-то обеспокоены. На улицах усиленные патрули не дают прохода ни конному, ни пешему. Особенно трясут поляков: ловят и ведут в полк для удостоверения личности. Видимо, пропажа курьера обнаружена. Русских тоже хватают и отсылают куда-то на Ходынку. Развесили бумаги: всем обывателям записаться у коменданта под страхом казни [55] . Жуть! Как стемнело, Пунцовый ушёл за штабс-капитаном. А к Силе Еремеевичу явился крепкий молодец с солдатскими усами и прямой, как доска, спиной. Это оказался начальник рогожских партизан вахмистр Бершов. Командиры уселись в углу за самоваром, разложили какие-то бумаги. Вскоре егерь подозвал Петра. Оказалось, готовится нападение на станок, фабрикующий фальшивые ассигнации. Бершов рисовал план. – Вот церковь Святого Николая в Ямах. При ней лесной склад, там и поставлен станок. Размером он напримерно с русскую печку. Охраняют хорошо, и днём и ночью. Забраться туда незаметно и поломать станок караул не даст. Отчаянов нахмурился. – А если заметно забраться? – Ещё хуже дело выйдет, Сила Еремеевич. Позадь склада большой дом чуть не с казарму, в нём квартирует пехотная рота. Неполного составу, но человек со сто наберётся. Как с сотней совладать? Нас девять штыков да ваших шесть – не сдюжим. – И что вы предлагаете, Осип Мартыныч? Вахмистр хитро сощурился. – Надо не станок истребить, а бумагу к нему. – Какую ещё бумагу? – А ту, Сила Еремеевич, на которой фальшивки печатают. – Ну? Поясните, Осип Мартынович. – Вот! – Бершов вынул из кармана скомканный бумажный лоскут и протянул собеседнику. – Видите? Она особливая. Наощупь даже чувствуется. Будто опойка тончайшей работы. Гладкая, с отливом. Любой мужик, кто хоть раз ассигнацию в руках держал, такую бумагу отличит. Егерь потёр лоскут в пальцах и согласился. – Да, не спутаешь. – Вот! А лежит эта особливая бумага в церкве, в приделе Иоанна Богослова. Оттудова её французы и забирают по надобности. – Теперь понимаю вас, Осип Мартынович! – улыбнулся Отчаянов. – Бумага охраняется не так, как станок? – Да можно сказать, что никак не охраняется. В церкве эти ироды устроили шорную мастерскую. Замок с улицы навесили, да и всё. По двору ходят часовой с подчаском, но в переулок не глядят. Залезть оттудова ничего не стоит. Заодно и мастерскую с кожами спалим. Унтер-офицер задумался. – Неохота храм Божий жечь… Нет ли другого плана? – Иначе никак. Только людей зря погубим. – А вдруг у них особенной бумаги ещё где запас? – Того мы не знаем, но по уму ежели рассудить, то едва ли. Вещь редкая, дорогая, хранится при станке неподалёку. Из самой Франции везли, не иначе. Спалим её – станку конец. На газетной бумаге ассигнации не сделаешь – мужики не примут! – Соглашусь, Осип Мартынович. Что требуется от нас? – Один хороший стрелок, чтобы не подпускал гарнизон к церкви. Как она загорится, солдаты полезут тушить. А там их – рота! Хотя бы на пять минут задержать… – Сам встану. Ещё чего? – Зажигательных снарядов ни одного не осталось, все потратили. А надобно так запалить, чтобы через те самые пять минут тушить было уже бесполезно. Егерь отошёл в угол, порылся и принёс два чурака. Пётр узнал их – точно такой же он видел второго сентября в руках у “хозяина Бутырки”. – Аглицкое изобретение, – пояснил егерь Ахлестышеву. – В воде горит! Внутри смесь серы, пороха и фосфора. – Откуда они взялись? – спросил каторжник, осторожно трогая загадочный снаряд. – Граф Ростопчин спроворил. У него в имении, в Воронове, немец Шмидт много таких выделал. – Значит, этим Москву и спалили? – Палили, чем попало, и этим тоже. Поужинав толокном с холодной говядиной, партизаны начали собираться на вылазку. Сила Еремеевич подозвал Ахлестышева с Батырем, дал им по французскому ружью и стал учить заряжать. – Значит, так. Берёте ружьё, ставите на приклад. Вынимаете из сумки бумажный патрон. Скусываете верх, пулю удерживаете зубами, а порох сыплете в дуло. Но не весь! Оставьте немного покласть на полку. Засыпали и там и там, полку закрыли. В дуле уминаете порох шомполом, старательно. Теперь достаёте пулю и туда же её, следом. Сызнова уминаете, чтобы твёрдо прилегала. И в последнюю очередь забиваете сверху пыж – тую самую бумажку, в которой патрон лежал. Спускаете огниво на полку. Всё, оружие к выстрелу готово. Только делать это нужно будет быстро и в темноте. Я стреляю – вы заряжаете. Поняли? – Так точно, господин унтер-офицер! Затем егерь, как всегда, выстроил отряд и сказал: – Это, ребята, вахмистр Бершов. Партизанит на Рогоже. Так, что от французов только клочья летят. Этой ночью он с людьми жгут церкву. Так надо. В ей бумага лежит, из которой бонапарты фальшивые ассигнации выделывают… “Отчаянные” вздохнули, но промолчали – начальству виднее. – Наша задача – прикрыть огнём. Там сто человек пехоты. Как полезут тушить – не давать! Вы заряжаете, я стреляю. Уходим, только когда разгорится. Бершов о том сигнал даст. Ну, с Богом! Рогожский партизан повёл арбатских коллег в обход, через пустое Замоскворечье. Наплавные мосты французы по ночам не охраняли, боялись нападения. Поэтому на правый берег они перешли по Никольскому мосту, а затем по Краснохолмскому проникли в Таганку. По реке дул холодный ночной ветер, над головами сновали летучие мыши. Уложенные прямо на воду брёвна качались под ногами, зачерпывая речную волну. С Таганки партизаны направились в Рогожу. Пока шли, стало уже светать. Бершов спрятал отряд на Вокзальной улице. Она называлась так из-за Воксала – знаменитого в довоенной Москве увеселительного места известного антрепренёра Медокса. Сад с качелями, музыкой и песенниками, большой корпус для балов и концертов… Пётр не раз бывал здесь в мирное время. Теперь вокруг всё выгорело, лишь несколько домов стояли посреди пепелища. В одном из них, принадлежащем богатому ямщику-беспоповцу, и укрылись “отчаянные”. Здание было на каменном жилье [56] с мезонином, и его целиком занимали пехотинцы из немецкого герцогства Берг. Хозяин с семейством ютились в подвале, там же спрятали и партизан. Весь день они просидели взаперти, в тесноте и духоте. Ямщик разорился от пожара и жил теперь впроголодь. В обед он, извинившись перед гостями, выставил лишь большую миску тюри из кваса с воблой и сухарями. Сказал сокрушённо: |