Книга Ариэль, страница 8 – Харри Нюкянен

— Уверен, вы и так понимаете.

Взгляд дамы осуждал меня за таинственность.

— Я должна была что-то слышать, скажем выстрелы?

— Вы слышали?

— Нет.

— Вы не слышали выстрелов и ничего другого, например криков?

— Я этого не говорила. Кто-то кричал, но я не разобрала, что именно. Это был не финский язык, скорее что-то похожее на арабский.

— Что он кричал? Одно слово или несколько?

— Несколько слов — не меньше двух, может, три.

К нам подошел хозяин дворняги, одетый в спортивный костюм:

— Вы полицейский?

— Да. Можно побеседовать с вами чуть позже?

— Я ничего не видел, меня здесь и не было тогда.

Мужчина отвернулся, и я снова сосредоточился на даме:

— Ни одного слова не запомнили?

— Ну, такого не запомнить, какой-то иврит, образно говоря.

— Что произошло дальше? Вы пошли посмотреть, кто кричал?

— Разумеется, нет. Я в такое не ввязываюсь.

— В какое?

— В разборки иностранцев.

— Что вы называете «разборками»?

— Ну, наверное, этот мужчина не к себе обращался…

— Что произошло дальше? Вы видели кого-нибудь после того, как услышали крики? Людей, которые могли иметь отношение к происходящему?

Хозяин дворняги незаметно переместился поближе. Дама посмотрела на него гневно. Он явно переступил границы ее территории.

— Двое мужчин пришли со стороны моста. Тогда я была уверена, что это именно они ругались и орали на мосту… По виду они были иностранцы.

— Можете описать их поподробнее?

— Темные… смуглые. — Женщина посмотрела на меня изучающе. — Вот как вы. Оба в куртках, капюшоны подняты, и в перчатках, оба. Лет тридцати-сорока, походка легкая, как у спортсменов.

— Попробуйте вспомнить какие-то детали их внешности или одежды. Я уверен, что вы очень наблюдательны.

Мой комплимент сработал.

— Темно-синие спортивные свитера и черные спортивные брюки и кроссовки. Больше ничего не могу сказать. Они какое-то время шли вместе, потом один из них побежал.

Женщина замолчала и наморщила лоб.

— Потом кричала какая-то женщина.

— Что кричала?

— Скорее даже это был вопль. В нем не было слов.

— И вы не видели, кто кричал?

— Нет. Крик длился лишь мгновение.

— С вами на площадке в это время находился кто-нибудь еще?

— Не меньше двух человек, возможно, трое, но я не помню никого, кроме этой артистки из Городского театра, забыла, как зовут, молодая такая, живет тут неподалеку, я ее много раз видела. У нее джек-рассел-терьер. Ее фотография висит в витрине перед театром. Брюнетка, стройная, короткие волосы.

Я подождал еще с четверть часа, совершенно продрог и переговорил со всеми собачниками, появившимися на площадке. Никто ничего не видел и не слышал. Затем я направился через парк в Городской театр.

Витрины с фотографиями располагались прямо перед главным входом. Вивика Мэттссон. Брюнетка, стройная, с короткой стрижкой — все так, как описала хозяйка пуделя.

Звезда музыкального спектакля, премьера которого была намечена на ближайшее время.

Администратор закончила разговаривать по телефону как раз в тот момент, когда я вошел. Я показал полицейское удостоверение:

— Вивика Мэттссон в театре?

— На репетиции.

— Пожалуйста, пригласите ее сюда. Важное дело, скажите, что из полиции.

Женщина мгновение колебалась, но все же отправилась искать Мэттссон. Прошло минуты четыре.

По-видимому, репетиция была генеральной, поскольку Мэттссон вышла в театральном костюме. Воздушная юбка по моде пятидесятых в красный горошек придавала ей сходство с невинной девочкой из воскресной школы, но вряд ли она такою была.

— Мне сказали, что вы из криминальной полиции. В чем дело? Я все утро была на репетиции.

Я рассказал о событиях на мосту, не вдаваясь в детали. Не хотел обнаружить их в вечерней газете.

— Вы, по-видимому, именно в то время гуляли с собакой неподалеку от моста.

— Да, это так. Было около восьми часов, но не помню, чтобы я заметила или услышала что-то необычное.

— Убийцы, очевидно, проходили мимо собачьей площадки, двое темных мужчин в капюшонах и кроссовках. Как минимум у одного из них могла быть спортивная сумка.

— Под темными вы имеете в виду смуглых или черных?

— Смуглых, как я.

Женщина посмотрела на меня с интересом.

— Я еврей.

— А что, ваши работают в полиции?

— Как минимум один.

Этот вопрос мне задавали не в первый раз. По устоявшемуся мнению, у евреев есть какая-то тайная, еще в Ветхом Завете записанная, заповедь не становиться полицейскими. На самом деле причина тут только одна: плохая зарплата.

Вивика Мэттссон села в кресло, стоявшее в вестибюле, и положила ногу на ногу. Я метнул взгляд на загорелое бедро.

Похоже, Мэттссон любила солнце, пренебрегая предупреждениями дерматологов. Ее легко было представить себе в бикини на доставшейся в наследство от дедушки шикарной вилле, примостившейся на прибрежной скале.

Я подумал, что, если тоже сяду, обстановка станет более доверительной. Мэттссон наморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить:

— То есть они могли быть арабами?

— Вполне.

— Не видела, но, возможно, слышала. Вы знаете арабский?

— Нет.

— Кто-то злобно кричал на мосту по-арабски или вроде того — это я, во всяком случае, слышала. В тот же момент мимо прошел поезд, и после уже ничего не было слышно.

— Нам известно, что почти сразу в вашу сторону прошли двое мужчин. Вы не заметили их?

— Как раз в это время ко мне подошла поболтать другая собачница, и я отвлеклась на нее.

— Дама с маленьким черным пуделем?

— Да.

— Вы не помните, кто еще находился на площадке?

— Нет. Вчера вечером я легла очень поздно и утром была совершенно не в себе, да и сейчас еще не вполне пришла в норму. Когда же, наконец, я смогу отдохнуть… Я вообще не хотела ни с кем разговаривать, но та женщина на площадке, она такая разговорчивая… У вас еще что-то? Завтра премьера.

— Позвоните, если что-то вспомните.

Я дал ей свою визитку. Мэттссон взглянула на нее и улыбнулась.

Красивая женщина. Настолько красивая, что у дверей я не не выдержал и обернулся. Ее уже не было.