Онлайн книга «Клятва на мече»
|
– Weapons? – недоверчиво спросил он. – Weapons, – подтвердил Сергей Павлович. Англичанин помолчал. – I have died. Pack myself, I have died… it's impossible! – Еще как поссибл, – успокоил его Туровский. Мистер Кертон поправил галстук, откашлялся и авторитетно произнес: – Пиедораст, блят. И, уже отходя к дверям (вечер был безнадежно испорчен, и завтрашняя церемония подписания договора о финансировании российского проекта оказалась под угрозой), он пробормотал на родном языке: – Все-таки мне нужны неопровержимые доказательства… Оружие! Не могу поверить. А Туровского в этот момент уже выводили из зала. – Тебе крышка, мент, – шипел Воронов, как рассерженная змея. – Звездец, понял? Сейчас тебя выведут отсюда, быстренько вколют кое-что, ударную дозу, и бросят подыхать под забором. Никто и не подберет, пьяных нынче пруд пруди. А Кертон все равно подпишет договор… Досье твое сфабриковано, сам ты – опасный псих, я представлю свои доказательства. – Нет. Ты подтвердишь, что был завязан на Чечне, на торговле оружием. Это единственное мое условие – не официально, не перед журналистами, только перед Кертоном, этого достаточно. Тогда я, может быть, постараюсь прикрыть твою задницу. – Да? – развеселился Воронов. – И какая же такая жуткая опасность мне угрожает? Ниндзя в ящике с мороженым? Кстати, о ящике… – Он подозвал секьюрити. – Что там у нас? – Все в порядке, – повторил тот информацию. – Продавщица нашлась. Искала тележку со снеговиком. Мы оба ящика вскрыли, при ней никаких взрывных устройств, окромя «сникерсов». Девочку только зря напугали… Олег Германович повернулся к Туровскому и, улыбнувшись, сделал международно принятый жест. – Что? – прошептал Сергей Павлович. – Какую девочку?! – Да соседку этой бабы. Пока та искала тележку, девчонка была при ящике. Потом, наверное, домой убежала. – Вы это видели? – Что? – Как девочка пошла домой? – Ну а куда же еще? Сказала, к мамке. – Она заходила куда-нибудь? В туалет, к умывальнику? – В туалет… – Когда? – Давно уже. С полчаса назад. – Секьюрити был совершенно сбит с толку. – А потом, после этого, вы ее видели? – спросил Туровский сквозь зубы. – Видели, как она выходила из туалета? Охранник сосредоточенно нахмурил брови, будто прокручивая в уме видеопленку. Потом нахмурился еще сильнее, пробормотал: «Черт…» – и метнулся мимо Туровского на первый этаж. Там, на первом этаже, стояла женщина в кокошнике и чуть не плача разглядывала сваленное в кучу мороженое – «панды», «баунти» – райские наслаждения, совсем уж экзотические названия – все вперемешку. – И кто же за это платить будет? – сквозь слезы проговорила она. – Где девочка? – Какая девочка? – Ваша соседка… Или кто она там. – Не знаю. Я просила ее покараулить. – Давно вы ее знаете? – Лику? Ну, видела последний раз лет пять назад, она приезжала на каникулы. – А когда вы переехали? – вмешался охранник. – Да пошел ты, – разозлилась женщина. – Разворошил мне все. Здесь товару было сотни на четыре! – Когда вы переехали? – рявкнул секьюрити. Она всхлипнула. – Никуда я не переезжала. Всю жизнь на одном месте. «Да, я в тебе не ошибся», – подумал Сергей Павлович. Парень из охраны действительно был профессионалом – они поняли друг друга без слов, с лету, в один миг из противников превратившись в напарников. Приказ вышвырнуть паршивого мента за дверь был уже забыт. Туровский пинком распахнул дверь туалета, с холодной усмешкой подумав, как будет выглядеть, если сейчас там подымется визг… Тут уж точно выставят, обвинив в педофилии, никакие доводы не помогут. Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…). Не Аленка. Сергей Павлович склонился над ней и пощупал пульс. – Живая? – спросил охранник. – Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь? Нашатыря не оказалось, но секьюрити уже нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил ее, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос: – Она? – Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят? – Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я ее пришью как дважды два! Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все еще красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву "О", словно на уличной рекламе. Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха… Дуло пистолета под челюстью. Гоги держал ее роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на длинной шее – куда уперлось оружие. Они вдвоем пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке… – Гоги, успокойся… – Лежи, тварь! – Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда. – Не смей мне мешать! – Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как ее расколдовать? Где ее найти? Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой. – Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Я убью ее! Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминающий сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все еще находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег – улица, «рафик» «скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения – с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал ее доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал: |