Онлайн книга «Клятва на мече»
|
Бади Сергович осуждающе посмотрел на собеседника: – Гоги встретил его там, на Тибете, во время раскопок. Наверное, это был предсказатель или колдун. Кто их разберет. Возможно, что он был и не совсем шарлатан… – Что он сказал Георгию? Потускневшие отцовские глаза бессмысленно глядели на свет сквозь пустой бокал чешского стекла. И рука с синими жилками чуть заметно дрожала – то ли от выпитого, то ли… – Он предрек моему сыну скорую смерть. – Да ну, – возмущенно сказал Колесников. – Не хотите же вы сказать, что поверили этим бредням. – Я? – испугался Бади Сергович. – Я – нет, конечно, нет. Но вот Георгий… Он, кажется, поверил. Медленный танец… Не вальс, не танго, а что-то томное, восточное, утопающее в сладкой неге. Пары перестали кружиться и как бы застыли, точно глубоководные губки, лишь чуть заметно покачиваясь, словно поддразнивая друг друга. Алла тесно прижалась к Георгию и положила голову ему на плечо – благо танец позволял. – Что-то он не выглядит слишком удрученным, – раздраженно сказал Игорь Иванович. – Э, надо знать моего сына. В нем огонь, азарт… Вызов. Тот старик ведь предсказал Гоги не просто скорую смерть – а насильственную смерть. Вот он и взбунтовался. – Господи, да за что же? – вырвалось у Колесникова. – За грехи наши, – туманно отозвался Начкебия-старший. – Я обещала подарок, – прошептала Алла. – Ты пришла… Чего мне еще желать? – Руки Гоги скользнули вниз по ее спине, к упругим ягодицам, обтянутым ласковым сиреневым крепом. – Ты меня заводишь. – Это плохо? – улыбнулся он. – Хорошо. Хорошо, господи! Только не здесь… И тут как раз медленный танец закончился. Магнитофон выдал какой-то совершенно убойный ритм, пары рассыпались, организовав мини-толпу, и запрыгали вразнобой. Даже Гранин вскочил, дабы продемонстрировать свою неплохо сохранившуюся форму (теннис два раза в неделю на бывших обкомовских кортах, сауна, бассейн). Гоги под общий разноголосый шум увлек Аллу в прихожую. Там было темно и тесно. Она приподнялась на носки и жадно приникла к горячим губам Георгия, так, что он чуть не потерял равновесие. – Однако, – прошептал он, полузадохнувшийся от поцелуя. – Сам виноват, – хрипло рассмеялась она. – Я сто лет не ощущала себя женщиной. – А не страшно? – Страх возбуждает. Ее глаза светились в темноте, будто кошачьи. Она тряхнула головой, и прическа рассыпалась, длинные волосы цвета платины заструились по плечам (дико дорогая краска, но того стоит). Гоги нежно поцеловал ее в шею, зарывшись лицом в ее волосы и вдохнув французский аромат (тоже нехилые деньги). Алла тихонько застонала и еще выше поднялась на носочки, потянувшись сильным телом. Ее нога согнулась, бедро потерлось о колено Гоги с внутренней стороны. Длинные холеные пальцы уже настойчиво искали «молнию» на брюках… Чпок! Вспыхнул светильник в коридоре. – Зинаида, ты? – спросил проректор, покачиваясь из стороны в сторону, как метроном. – О, пардон. Аллочка, вы прекрасны! Не видали мою дражайшую? Откуда-то из недр коридора возник вдруг Януш Гжельский со следами помады на щеке. – Славик, не нарушай тет-а-тет. Пойдем. – Куда ты дел мою Зинку? – Никуда, она давно в гостиной. – Да? Ну ладно. Гоги, твое здоровье! На тумбочке в прихожей вдруг нежно пропиликал телефон. Гранин, выцарапавшись из мощных объятий поляка, снял трубку. – Да! – Адрес установили, – тихо сказал голос на том конце. – Какой адрес? – Санаторий «Волжанка», номер двадцать два. – И последовали частые гудки. Проректор недоуменно повертел трубку в руках. – Чокнутый какой-то. Наконец они убрались (Гоги с Аллой облегченно вздохнули). Она вдруг поймала его левую руку. – Что это? – Часы. Царапает? Она забавно наморщила носик. – Профессор… А носишь нашу совдеповскую «Электронику». – Привык как-то. Алла загадочно улыбнулась и положила ему на ладонь маленькую изящную коробочку. – Привыкать надо к хорошему. Носи, дорогой. Он приоткрыл футляр и присвистнул: – «Ролекс». Ты королева, и подарок твой королевский. – Нравится? – Еще бы! – Тогда выключи свет, – прошептала она. – Глазам больно. – Игорь тебя искать не станет? – Не думаю… Надеюсь, что нет. На вокзал, провожать Аленку, они приехали вчетвером, втиснувшись в Гогину «девятку». («Вот смотаюсь на будущий год на симпозиум в Вену, – пообещал он, – и куплю что-нибудь поприличнее. „Мерседес», например. Вы никогда не катались на „мерседесе", дорогие дамы?") Сам Игорь Иванович отрешенно смотрел в окно. А Аленка… Аленка думала о дороге. Не о предстоящей, конкретно, а о дороге вообще. Той, от которой щемит сердце. О трогательных зеленых мордочках тепловозов, о металлическом голосе справочной, о гуле, стоящем в зале ожидания… Взрослые обычно серели лицом и вздыхали: для них вокзал был связан с тяжелыми баулами, мокрыми, отвратительно пахнущими простынями, злыми на весь мир проводницами. («Чаю? Еще чего! Я вам не нанималась титан растапливать по десять раз на дню!») Ничего положительного. Дорога у них ассоциировалась с неудобствами и досадой. Поезд все никак не хотел отходить, Игорь Иванович топтался поодаль и время от времени с грустью поглядывал на большие вокзальные часы. Сначала Аленка с некоторым раздражением подумала, что отец просто ждет, когда же поезд наконец тронется и затянувшееся прощание завершится. А потом вдруг поняла, что он, наоборот, изо всех сил оттягивает этот момент… Она поймала его взгляд. «Я буду по тебе скучать», – сказала она одними губами. «Я тоже. Я очень люблю тебя». – «И я тебя люблю». – …жареного ешь поменьше. Ты знаешь, тебе это вредно, – нервно произнесла Алла Федоровна. – Я помню, мам. – У открытого окна не сиди, простудишься. Попроси нижнюю полку. И, как приедешь, сразу дай телеграмму, чтобы я тут не тряслась. Цепкий взгляд Аллы Федоровны прошелся по дочери, как рентгеновский луч на таможне. Она в двадцатый раз одернула на Аленке легкую «адидасовскую» курточку, поморщилась от вида висевшей на плече объемистой брезентовой сумки. («Ну абсолютно не в тон. Говорила ей, дуре: возьми ярко-голубую, ту, что Георгий привез из Ирана. Нет, уперлась. Пойми поди современных детей».) |