Онлайн книга «Клятва на мече»
|
Они остались: светловолосый, небольшого роста Борис Анченко и Слава Комиссаров (кликуха в отделе – Слава КПСС, уж больно плакатной внешностью одарила природа: глядя на него, хотелось взять в руки лопату и бежать на субботник). – Установлено время смерти: между половиной десятого и десятью утра. Кто из вас где находился? Борис, ты? – В холле, – тихо отозвался он. – В девять тридцать отнес девочкам завтрак из столовой. Через час хотел забрать посуду. – Стучался? – Конечно. Борис дерзко дернул подбородком: – Думайте что хотите, товарищ майор. Наташа не виновата, она все делала по инструкции. Дождалась условной фразы, после стука открыла, пистолет был при ней, и перед этим она сняла его с предохранителя. – Откуда ты знаешь про предохранитель? – Щелкнуло. – Ладно, – хмуро проговорил Туровский. – Выдохни, перегоришь. Вы говорили о чем-нибудь? – «Доброе утро». – «Привет». – «Скучаете?» Обычный треп. Я был у них две-три минуты от силы. – Не заметил чего-нибудь непривычного? Нервозности, например? – Ничего. Наташа выглядела как всегда… – Он вдруг запнулся. Как всегда прекрасно, перевел про себя Туровский. Борис по Наташе всю жизнь вздыхал, а подойти близко не смел. Он и напросился на эту работенку из-за нее, чтобы хоть таким образом быть поближе. А теперь… Он казался спокойным, но Туровский знал: это спокойствие человека, не успевшего осознать, что наткнулся грудью на пулю. – Это ты подарил Наташе медальон? Борис некоторое время молчал, осознавая смысл вопроса. – Там внутри фотография мальчика… – Да, да… Это Наташин брат. Он умер в детстве. Вот так, подумал Сергей Павлович. Оттого ему и казалось, что та мелодия прозвучала, будто ангелы с неба заплакали по мертвым… – Страшно. Как будто кто-то задался целью истребить всю семью – одного за другим. Мальчик чем-то болел? – – Нет, он умер от испуга. Сердце не выдержало. – Кто его мог так напугать? – Отец Наташи. Он пил шибко… Тоже умер – цирроз печени. Они помолчали. – Как выглядела Тамара? Я имею в виду ее душевное состояние. – Тамара… Ну, может быть, слегка подавленно, но просто с непривычки: трое суток безвылазно в четырех стенах, даже в коридор запрещено. «Сереженька. Тамара назвала меня Сереженькой. Сколько же лет я не слышал такого обращения? Только совсем в далеком детстве, когда мама укладывала спать, а мне все не хотелось, я был „совой»: вечером ложиться, а рано утром вставать в школу было большой проблемой". Он опять почувствовал, что уплывает куда-то. Возник вдруг аромат каштановых волос, ощущение горячего прикосновения рук к его плечам. «Сереженька, я боюсь…» И захотелось завыть в полный голос, как волк на луну: длинно, тягостно, задрав голову, чтобы чувствовать боль в натянутом горле. Он с усилием встряхнулся. Нельзя! Мужчины по мертвым не плачут, некогда. Пепел стучит в сердце. – В холле ты всегда сидел лицом к коридору? Может быть, покурить выходил, в туалет? – Туровский вдруг взорвался. – Да не молчи ты, твою мать! И не ври! Сейчас надо не честь блюсти, а убийцу искать! Борис только покачал головой: – Не было никого в коридоре. В девять прошла горничная, я за ней проследил, к дверям она не приближалась. В девять пятнадцать пробежали две девочки, обеим лет по двенадцать-тринадцать. Одну я знаю, они с матерью живут в номере девятнадцать, в конце коридора. Вторая, очевидно, подружка. – Еще! – требовательно сказал Туровский. Борис обхватил голову руками. – Все. Слышишь, командир, все! Больше никого не было! Никого! А их убили! – Без истерик! – рявкнул Сергей Павлович. Может случиться, что один из них убийца… Слава или Борис. А Борис мог и не видеть, как Слава вышел из своего номера и постучался к женщинам. Мог и не видеть… Но он предупредил, что зайдет через час, заберет посуду. Значит, Славе нужен был предлог, чтобы войти. Какой, например? И Слава, будто почувствовав что-то, поднял глаза: – Вы подозреваете меня? – Да, – с тихой яростью ответил Туровский. – Я вас обоих подозреваю. Я подозреваю горничную, которая не подходила к дверям. И девочек-подружек. Всех! Потому что один подонок в чистой отдельной камере сейчас ждет, когда его отпустят и извинятся. О, он обязательно потребует извинений, а потом накатает жалобу прокурору. Накал кончился. Туровский опустил плечи и сник, будто постарев за несколько мгновений. – Но это все ерунда, амбиции, по большому счету. У нас, здоровенных опытных мужиков, на глазах убили двух женщин. Мы обещали им защиту, а обещания не сдержали. Вот о чем надо думать. Внизу, на первом этаже, один из помощников Ляхова беседовал с вахтером. Вахтеру было хорошо за семьдесят, он пережил многое на своем веку, пока по-отшельнически не осел здесь, и в свои годы сохранил рассудительность и ясность ума. При виде Туровского оба поднялись, но он махнул рукой: не до церемоний. – Ну что? Оперативник пожал плечами: – Ничего особенного. Ни вчера, ни сегодня посторонние в корпус не входили. Туровский внимательно посмотрел на старика: – Андрей Яковлевич, вы же понимаете, что мы имеем в виду? Посторонний – это не обязательно тип в черных очках и с поднятым воротником. У него могла быть безобидная внешность: молочница, сантехник, почтальон… Письма-то получаете? – Да ну. – Старик обиделся. – Я еще из ума не выжил. Трубы недавно меняли, а почтовый ящик – вон он, во дворе. Не только чужих, своих-то не видать было. Сегодня суббота, выходной. – Значит, были только отдыхающие? – Ну да. В половине девятого был завтрак, потом одни отправились гулять – места сами видите какие, куда там Пицунде… Другие вернулись. – Кто вернулся? Он задумался на секунду. – Козаков с соседом – из четвертого, Нина Васильевна (прелесть, а не женщина) – из девятнадцатого. Потом прибежали две девчушки, Даша со Светой. – Даша – это дочка Нины Васильевны? – Точно. Большая уже, четырнадцать скоро. Одни парни на уме. Вот Светланка – та посерьезнее. В музыкальной школе обучается, все ноты знает, а уж играет на флейте – ну прям артистка по радио. – Вы что, помните, кто где живет? – удивился оперативник. Старик хмыкнул: – Так не «Золотые пески». Народу мало, в основном каждый год одни и те же. А теперь как пойдут слухи, что у нас человека убили, так и вовсе закроют. |