Онлайн книга «Террористы»
А чего он ждал, подумал премьер-министр, ехидно улыбаясь про себя. Лопарей в ярких одеяниях с серебряными бубенчиками? Охотников с соколом на плече, скачущих во весь опор на неоседланных оленях? Тут он заметил, что Каменное Лицо глядит на него в упор, и тотчас принялся размышлять о предстоящих важных беседах насчет платежного баланса, нефтяного кризиса и торговых соглашений. Премьер не знал, что в эту самую минуту новый представитель Швеции в ООН выступает в Нью-Йорке перед Генеральной Ассамблеей с заявлением, верным духу социал-демократических традиций, которые теперь уже нельзя было называть даже реформистскими. Дескать, у евреев есть право на свою землю, и у палестинцев есть право бороться за свою землю. И ни слова о том, что речь шла об одной и той же земле. Кортеж остановился. Еще один «порш» с крупной надписью «ПОЛИЦИЯ» на дверцах пошел в обгон колонны. Кроме Мартина Бека и Гюнвальда Ларссона, лишь несколько человек знали, в чем дело. Черно-белая спортивная машина затормозила рядом с лимузином, Оса Турелль, сидевшая за рулем, наклонилась и открыла левую дверцу. Премьер-министр пересел к ней. Оса молча выжала газ и устремилась в город. Одновременно весь кортеж снова пришел в движение. Гости равнодушно проследили глазами за процедурой, которая заняла не больше тридцати секунд. На северной окраине Хага столпилось особенно много демонстрантов, и на первый взгляд могло показаться, что идет потасовка с полицией. На самом деле полиция стояла спокойно, наблюдая, как демонстранты выясняют отношения с кучкой контрдемонстрантов, которые размахивали флагами США, Тайваня и режима Тхиеу. Проезжая Северную заставу, Мартин Бек снова спросил: — Где Эйнар? — Вон там, за углом, на Даннемурагатан, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Мы перекрыли улицу с обоих концов, но вообще-то полной гарантии нет. Кто-нибудь из жильцов может всполошиться. — А что они сделают — позвонят в полицию? На том все и кончится, — заключил Мартин Бек. Херрготт Рад продолжал стоять на своем посту, ухитряясь сохранять вполне добродушный вид, хотя он озяб и настроение было паршивое. Да, это тебе не Андерслёв и не волнистые поля Сёдерслетта… С другой стороны улицы к нему протопал полицейский в форме. Обозрел Рада и остроумно справился: — Ну и как дела? — Ничего, — ответил Рад. — Рад? — Как вы сюда попали? — На автобусе. — Документы есть при себе? Рад достал удостоверение, полицейский взял его и начал медленно краснеть. Типичный представитель стокгольмской полиции. Рослый голубоглазый блондин с баками. — Едут, — тихо заметил Рад. — Тебе, пожалуй, лучше вернуться на место. Сержант козырнул и зашагал обратно через улицу. В двухкомнатной квартире на Капелльгатан Рейнхард Гейдт говорил себе, что все идет как по писаному. Он находился вместе с Леваллуа в комнате, которую они величали оперативным центром. Работали оба телевизора и вся радиоаппаратура. По всем каналам шел прямой репортаж о первом за невесть сколько лет визите видного американского государственного деятеля. Только одно беспокоило Гейдта. — Почему не слышно полицейской волны? — спросил он. — Потому что они не работают. Даже патрульные машины молчат. — Может, наши приемники не в порядке? — Исключено, — сказал Леваллуа. Рейнхард Гейдт задумался. Очевидно, сигнал «кью» предписывал полное молчание. Но в его списке кодов этот сигнал отсутствовал. Вероятно, им пользовались чрезвычайно редко. Леваллуа проверил все в сотый раз. Послушал на разных частотах. Покачал головой и заключил: — Совершенно исключено. Просто они молчат. Гейдт усмехнулся. Леваллуа вопросительно посмотрел на него. — Прелестно, — сказал Гейдт. — Полиция пытается таким способом заморочить нам голову. Ты видел здешних полицейских? — Не представилось случая. — Оттого тебе и непонятно, почему я смеюсь. Только что «хрю-хрю» не говорят. Он поглядел на экран телевизора. В эту минуту кортеж проезжал мимо большого универмага в Рутебру. Радио подтвердило этот факт и добавило, что толпа демонстрантов растет. Телекомментатор был не так речист, он оживился только тогда, когда камера панорамировала на полицейских и толпу вдоль восточной стороны шоссе. Впереди кортежа, в пятистах метрах, расчищая путь, шла полицейская машина. И такая же машина следовала за кортежем, предупреждая обгоны. Гюнвальд Ларссон наклонился и посмотрел вверх через ветровое стекло. — Ага, — заметил он. — Вот и один из вертолетов. — Вижу, — подтвердил Мартин Бек. — А ведь им положено быть над площадью Сергеля? — Ничего, еще успеют. Угадай, кто сидит в этом летательном аппарате. — Сенатор, — сказал Гюнвальд Ларссон. — А что, вот было бы гениально. Забрать его в аэропорту и высадить на крыше риксдага. — Правительство и он сам были против. Ну так кто, по-твоему, сидит в вертолете? Гюнвальд Ларссон пожал плечами. — Откуда мне знать. — Мальм. Я сказал ему, что это будет идеально с точки зрения связи. Сразу клюнул. Так и летит с самой Арланды. — Ну, конечно, Мальм, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Он ведь у нас помешан на вертолетах. Рейнхард Гейдт предвкушал потеху. Он видел потасовку у въезда в Хагу и знал, что осталось совсем немного. Леваллуа сохранял сосредоточенный вид. Смотрел на свои приборы и схемы. Телевидение и радио дружно передавали одно и то же. — Кортеж выезжает из Хаги, — говорил радиорепортер. — Вдоль шоссе буквально кишат демонстранты. Они непрерывно скандируют лозунги. Возле здания суда творится что-то несусветное. В динамиках отчетливо были слышны скандирующие голоса. Экран телевизора подтверждал слова радиорепортера. Правда, по звуковому каналу телевидения голоса демонстрантов проходили хуже, и комментатор не стал о них упоминать. — Сейчас специальный бронированный «понтиак» сенатора проезжает мимо ресторана «Сталльместарегорден», где вечером правительство устраивает парадный ужин, — сообщил он. Приближалась решающая минута. — В эту секунду машина с сенатором и премьер-министром выезжает из Сольны и пересекает границу Стокгольма. Еще чуть-чуть… Леваллуа указал на черную коробочку с белой кнопкой. Сам он держал в руках два оголенных провода, готовый в любую минуту замкнуть какую-то цепь. Очевидно, на тот случай, если у Гейдта отнимется палец или остановится сердце. Француз славился своей осмотрительностью, про него говорили, что он ничего не оставляет на волю случая. |