Онлайн книга «Террористы»
— Подключился кто-то? — рассмеялся Рад. — Не совсем. — Я слышал, что она сказала. Жди у телефона. Он вернулся через четыре минуты и сообщил: — Люсвиксгатан. Тебе это что-нибудь говорит? Мартину Беку это название ровным счетом ничего не говорило, но Рея снова вмешалась в разговор. — Он находится в Фарсте. Там такие кривые улицы, что ничего не стоит запутаться. Скажи ему, чтобы вышел и ждал на том же углу, я заберу его через двадцать минут. — Слышу, слышу, — сказал Рад. Рея уже надела красные резиновые сапоги. Застегивая куртку, открыла наружную дверь. — И не смей подходить к плите, понял? — крикнула она. — Деликатная у тебя знакомая, — рассмеялся Рад. — Как ее зовут? — Сам спросишь, — ответил Мартин Бек. — Пока. У Реи был старый автофургон «вольво», с помощью которого она нагоняла страх на пешеходов и автомобилистов. Знатоки презрительно называли эту конструкцию трактором или паровым катком, на самом же деле машина была отменная, потому что никогда не капризничала и не ломалась. Недаром завод снял эту марку с производства. Рея видела в этом одно из многих свидетельств того, что капитализм подчиняется только своим собственным законам. Через сорок четыре минуты она вернулась с Радом. Видно, они сразу поладили, потому что еще из лифта до Мартина Бека доносились их веселые голоса и смех. Сбросив куртку, Рея глянула на часы и помчалась на кухню. Рад осмотрел квартиру и заключил: — Не так уж и плохо для Стокгольма. Потом спросил: — А что, собственно, произошло сегодня? В таком городе разве постовой может что-нибудь знать толком? Стой и пялься, куда тебе приказано пялиться, вот и все. Он был прав. В таких случаях постовые знали ровно столько, сколько солдат на поле боя, а именно — ничего. — Одна девушка застрелила премьер-министра. Спряталась в Риддархольмской церкви, а секретная полиция, которой было поручено наблюдение, прозевала ее. — Не могу сказать, чтобы я принадлежал к числу его поклонников, — сказал Рад. — И все же я не вижу в этом никакого смысла. Через полчаса они поставят взамен другого, который будет ничем не лучше. Мартин Бек кивнул. Потом спросил: — Какие события в Андерслёве? — Событий куча. Но все приятные. Например, мы с Калле спасли монопольку. Кое-кто добивался, чтобы прекратили продажу спиртного, но поди потягайся с начальником полиции и священником. — А Фольке Бенгтссон как поживает? — Хорошо, надо думать. Такой же, как всегда. Но вот новость: какой-то полоумный стокгольмец купил дом Сигбрит себе под дачу. — Он громко рассмеялся: — И с Бертилем Мордом чудо приключилось. — Какое же? — Мне надо было утрясти с ним кое-какие вопросы, как распорядиться имуществом и все такое прочее. Вдруг выясняется, что он продал свой дом, и кабак, и вещи и снова в море подался. Говорят — ему кто-то посоветовал. Кто бы это мог быть? Мартин Бек промолчал. Это ведь он посоветовал. — Ну вот, мы принялись его разыскивать, разослали письма во все концы на английском языке и наконец получаем ответ на роскошной бумаге от одного пароходства в Тайбэе, с острова Тайвань, и там написано, что они наняли капитана Морда четыре месяца назад в Либерии и теперь он командует теплоходом «Тайвань Сан», который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна? — Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, — сказал Мартин Бек. — Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался. — Сам, — хитро заметил Рад. — Значит, это ты… Мартин Бек кивнул. — А еще, — продолжал Рад, — меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция. — В самом деле? — Инфаркт просто так не бывает, — сказал Рад. — Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже… Вошла Рея, и Рад осекся. — Что ему запретили? — спросила она. Рад объяснил, что. — Бедняжка, — сказала Рея и снова вышла на кухню. — И еще одна деталь, — продолжал Рад. — Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому, что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне. — Тебе только в группе расследования убийств работать, — сказал Мартин Бек. — Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах. — Кто там сказал «мерзкая баба»? — крикнула Рея из кухни. — Надеюсь, она не «красный чулок», — произнес Рад вполголоса. — Нет, она не феминистка, — ответил Мартин Бек. — Хотя иногда надевает красные чулки. — Это я сказал! — крикнул Рад. — Ладно, — отозвалась Рея, — лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло. Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев. Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным. Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда-либо, отвечало фамилии. В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил: — Приветствуешь своего зверобоя? Мартин Бек кивнул. Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать. Прием в «Сталльместарегорден» прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о «трагическом эпизоде», но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения. |