Онлайн книга «Зловещее проклятие»
|
– Нет, все хорошо. Жива и здорова. – Тогда я не понимаю цели вашего визита. – В тот вечер, когда у Ариадны Эрнестовны отмечали день рождения, кто-то похитил драгоценности из ларца. – Драгоценности? Из ларца? – переспросил Ольховский в недоумении. – Какого ларца? У нее шкатулка. Я точно знаю. – Разве вы никогда не видели ларца? – Помилуй Бог, впервые слышу… Изумление Ольховского было искренним, в этом Дубравин почти не сомневался. Почти не сомневался… – Постойте, постойте… В голову Ольховского пришла новая мысль. – Это значит… значит, вы меня считаете вором? Не так ли? – Я этого не сказал. – Но подумали. Ольховский саркастически улыбнулся. – И правильно. Подозрительный тип, опустившийся дальше некуда. Как это, по-вашему – бомж? Или что-то в этом роде. Ну что же, я готов идти. Он поднялся. В старом свитере, заношенном на локтях до дыр, взлохмаченный, Ольховский смахивал на тощего, встревоженного гуся: такой же длинношеий, большеносый, с округлившимися глазами серого цвета. – Куда? – спросил Дубравин. – Как – куда? С вещами – и на выход. В кутузку. – Кутузки, Владислав Генрихович, еще в революцию переименовали. У нас это называется по-другому. – Но суть та же. – Почти. Но с чего вы взяли, что я вас в воры записал? – Так ведь больше некого. Все остальные такие положительные… – Это уж позвольте мне определять. С вашей помощью, кстати. – С моей? Не понимаю… – Вы проходите по делу как свидетель. – И что же я должен засвидетельствовать? – Ответить на мои вопросы. Только честно. Да вы садитесь. – Хорошо, попробую… Ольховский снова сел, закурил. – Не возражаете? – Вы у себя дома. – Дома? Была у пса конура… Ольховский захрустел необычно длинными и гибкими пальцами. – Наш разговор я бы хотел записать, – сказал Дубравин. И включил диктофон. – Пожалуйста, – ответил Ольховский. – В начале нашего разговора я спросил: не были ли вы на дне рождения у вашей бывшей жены. Вопрос я задал не зря, хотя мне было известно, что вас туда не приглашали. – Тогда зачем… – А затем, что вам нужно ответить на следующий вопрос: где вы были в тот вечер примерно с восемнадцати до двадцати трех часов? – Вот уж чего не помню… – Это очень важно, Владислав Генрихович, очень. Для вас. И для меня тоже. Подумайте. – Почему важно? – Чтобы окончательно и бесповоротно отмести все подозрения в ваш адрес. – Значит, все-таки они имеются? – Несомненно. Пока вы не докажете свое алиби, – жестко сказал Дубравин, глядя в упор на Ольховского. – Попытаюсь… Он достал из записной книжки календарик. – Это какой день был? Суббота… Так… Где мой график? Есть… Что ж, мне повезло. В тот вечер, с восемнадцати до полуночи я играл в ресторане. Засвидетельствовать, что я говорю правду, могут многие. Проверьте. “Обязательно, Владислав Генрихович, – подумал Дубравин. – На том стоим…” А вслух спросил: – У вас имеется ключ от прежней квартиры? – Конечно. У меня там комната. – Вы, случаем, его никому не давали? Не торопитесь отвечать, хорошо подумайте. – И думать нечего. Не давал. Чего ради? – Тогда, возможно, кто-то воспользовался им без вашего разрешения? – Трудно сказать… Ольховский задумался. – Пожалуй… Нет, вряд ли. – Скажите, кто-нибудь знал, что у вас есть этот ключ? – Многие. – А конкретно? – Что, всех перечислить? – Желательно… Фамилий было около десятка, и Дубравин только вздохнул про себя: ой-ей, работенка предстоит – будь здоров. Снова лабиринт. – Посмотрите, Владислав Генрихович. Майор достал из кармана фонарик, который передала ему Ольховская, и положил на стол. – Это ваш? – Нет, не мой. Ольховский взял фонарик и с интересом принялся рассматривать. – Занятная вещица… – А вы ни у кого, случаем, такого фонарика не видели? – Знаете, мне кажется, что… Или я ошибаюсь… Дубравин заволновался: неужели?! Если бы… – Не могу вспомнить… Ольховский наморщил высокий лоб с небольшим шрамом над левой бровью. – Нет, не могу. Где-то, когда-то… Нет. – Может, у бабушки вашей бывшей жены? – Бывшей… – поморщился Ольховский. Похоже, это слово его раздражало. – Нет, только не у Софьи Леопольдовны. Мы с нею были не в ладах, и я никогда не входил в ее комнату. – Как это важно, если бы вы только знали… Надежда все еще не покидала майора. – Вспомните… – едва не взмолился он. – Простите, но… Ольховский развел руками. – Увы… – сказал он с огорчением. Дубравин разговаривал с Ольховским еще минут десять. А затем, простившись и оставив ему номера своих телефонов, служебного и домашнего, на случай, если тот все же вспомнит, кому мог принадлежать фонарик, возвратился в управление. Буфет уже был закрыт, и майор, с трудом вымолив у буфетчицы несколько бутербродов с колбасой и бутылку минеральной воды, отправился в свой кабинет, где и просидел над бумагами до половины восьмого. Белейко сегодня отсутствовал – он был в дежурной следственно-оперативной группе. Оторвал Дубравина от канцелярской работы телефонный звонок. – Дубравин у телефона. Ты, Бронек? Да… Что?! Убита?! Не может быть! Точно? Ах, черт! Дождался. Нет, это я себе… Выезжаю. Майор уронил телефонную трубку на рычаги и сморщился, будто собирался заплакать. На душе и впрямь было так скверно, что хотелось закричать, что-то разбить, разорвать… |