Онлайн книга «Месть обреченного»
|
Я был по горло сыт и "демократией", и "новым мышлением", и нашим "народным капитализмом", расплодившим такую пропасть бандитов и жулья всех мастей и расцветок, что впору сесть где-нибудь на вершине горы и завыть на луну. Уж кто-кто, а я знал, что среди ментов немало настоящих профессионалов, готовых за державу горло перегрызть всем этим подонкам и новоявленным нуворишам. Вот только никто не давал команду "фас". Да и кто ее даст? Те, что сидят в мягких начальственных креслах? Как бы не так. В этом случае многие из них пошли бы по этапу. А кто себе враг? Я медленно наливался под завязку весьма недурным армянским коньяком, как я понял, из старых запасов Сандульского. Я пил, но почему-то не пьянел, а тупел. Есть мне не хотелось, и я больше налегал на дольки лимона в сахаре и маслины. Помещение, куда привел меня Жорж, оказалось небольшим банкетным залом, отделанным карельской березой. Под потолком висела чешская люстра, и в ее хрустальных подвесках весело роились мириады светлячков, выловленные из пламени шикарного, отделанного мрамором, камина. Вытянув ноги к огню, я блаженствовал, словно сытый кот на завалинке. – Балдеешь? Жорж переоделся. Вместо темно-бордового – клубного – пиджака, в котором он меня встретил, теперь на нем красовались черный фрак с цветком в петлице и белая рубаха с бабочкой. – Очки втираешь? – ответил я вопросом на вопрос. И с ухмылкой кивнул на его сногсшибательную фрачную пару. – Не без того, – согласился он, присаживаясь. – Нужно держать марку. – Фирма веников не вяжет… Выпьешь? Сандульский снял бабочку, сунул ее в карман и согласно кивнул: – Плесни чуток. Уже можно. – Накормил акул капитализма? – По самое некуда. – Судя по интерьеру, навар у тебя приличный. Деньги в чулок складываешь или держишь в банке? – Ага, в стеклянной… Жорж со злостью тыкал вилкой в тарелку, пытаясь наколоть маринованный гриб. – Понятно. Значит, качаешь за бугор. – Намекаешь? – Так ведь уже полгорода толпится в приемной ОВИРа. – А что я в Израиле забыл? – Ну как же – историческая родина… – Чушь собачья! Сандульский выматерился, как портовый грузчик. – У меня здесь жили и померли все деды-прадеды, я тут описал все заборы в детстве, как щенок на первой прогулке, я могу поговорить с каждым камнем в городе… и он меня поймет! А там? Что меня ждет там? – Реки из кока-колы, шоколадные кораблики и берега из гамбургеров. – Чушь собачья! Не ерничай. Там я буду всего лишь безгласой песчинкой, пылью, принесенной ветром пустыни, одним из многих скитальцев, до ломоты в скулах растягивающих рот перед телекамерой, чтобы изобразить как он счастлив в "земле обетованной". – А ты, оказывается, поэт. – Нет, я всего лишь жид. В меру жадный, в меру хитрый, в меру образованный. Не более. Те, кто считает себя евреями, давно смайнали. Без всякой поэзии. – Зато теперь они наконец определились с национальностью. – Не понял… – И между прочим, радуются этому до потери штанов. – Сергей, кончай говорить загадками! – Какие тут загадки… Дело в том, что местные евреи считают наших эмигрантов русскими. Без всяких оговорок. Что многим твоим соплеменникам очень даже импонирует. Как это ни странно. – Ай!.. Сандульский сделал характерный жест правой рукой, что могло значить и негодование, и раздражение. – Говорят, ты "мерс" прикупил… Я решил сменить больную для Сандульского тему. – Это кто такой всезнающий? Жорж подозрительно прищурился, не донеся до рта вилку с насаженной шпротиной. – Есть люди… – ответил я неопределенно. И отхлебнул из высокого стакана пузырящейся минералки. – А все же? – Сторожук. – Кто-о!? Сандульский вдруг побледнел. – Сторожук… Ах, мать твою… – Он горестно вздохнул. Мы в полном молчании выпили по рюмке. Бледное лицо Сандульского пошло красными пятнами, а в глазах появилось выражение безысходности. И я, и Жорж знали Сторожука достаточно хорошо. Он был в чине майора и работал заместителем начальника РОВД того района, где находился "Клипер". В областном управлении внутренних дел имелись сведения, что Сторожук подмял под себя одну из самых свирепых банд рэкетиров и теперь пожинал плоды этого, несколько странного – если не сказать больше – сотрудничества, совершенно немыслимого еще пять лет назад. Но сведения сведениями, а фактов у нас не было, и пока задания на "разработку" Сторожука наше начальство дать не решалось. Похоже, у майора в верхах была своя рука, притом весьма солидная. О связях Сторожука с уголовниками, естественно, знал и Сандульский. – Дурак… – наконец нарушил молчание Жорж. – Жить красиво захотелось… – Это ты о себе? – Ну, а о ком же? – Не рви волосы на голове раньше времени. Я не думаю, что ты рискнул начать такое солидное дело без "крыши". – Со Сторожуком может конфликтовать только умственно недоразвитый. – Значит, жди наезда. – Лучше бы ты сюда не приходил… Сандульский посмотрел на меня с ненавистью. – Тебе больше нравится поза страуса: голову в песок – и трава не расти? – Так спокойней. – Не всегда. В таком варианте могут случиться неприятные приключения. – Что ты имеешь ввиду? – Это не я, а кто-то другой может иметь тебя ввиду. Береги задницу, Жорж. – Не учи меня жить! – От жизни не спрячешься, Жорж. – А я и не прячусь. – Кстати, я не думаю, что данные о твоем валютном счете в банке являются для определенных личностей тайной за семью печатями… – Разве это деньги? Жалкие гроши. – Ну, не совсем жалкие. И даже не гроши, а центы и доллары. Не нужно прибедняться, Жорж. – К чему этот разговор? – А все к тому же… Я откупорил вторую бутылку. – Налить? – Спрашиваешь… Сандульский схватился за рюмку, как утопающий за соломинку. – Классный коньяк, – сказал я с удовлетворением. – Нормальный, – хмуро ответил Жорж. Мягкая, горячая волна хлынула в жилы и начала подниматься к голове, вызывая эйфорию. Что было совсем некстати. – Давно такого не пробовал, – признался я честно. Я отхлебнул глоток, и как дегустатор покатал капельку на кончике языка. – Сейчас на прилавках одни суррогаты, – сказал я с неизбывной мужской тоской по хорошим спиртным напиткам. И, вспомнив, что мне пришлось пить месяц назад, невольно вздрогнул. По-моему, это был не коньяк, а смесь антифриза и машинного масла с мочой ишака. – Не наводи тень на плетень, – грубо сказал Жорж. |