Онлайн книга «Бог сумерек»
|
– Дела – как сажа бела. Да сам ведь видишь... – Да что же вижу? Подлечат тебя, подремонтируют, и пойдешь на поправку. – Пойти-то, может, и пойду, да только на тот свет... Стой, стой, Федор, ты того... не ерзай. Тут ведь ничего страшного нет. Я жизнь прожил. Бывало всякое, но мне стыдиться нечего. Жил честно. Все, что надо, сделал... Сына родил? – Он улыбнулся, показал костлявым пальцем на Федора, и тот засмеялся. Засмеялся и отец. – Родил, родил. Да еще двух девок... Или девки не в счет?.. Шучу, шучу... Ну вот. Дом построил. А уж деревьев насажал – не счесть. Так что... можно со спокойной душой помирать. Федор поулыбался, похлопал отца по плечу. – Молодец ты, бать. – Молодец, супротив овец... Ладно. Ты вот что, Федор. Ты хорошо сделал, что пришел... – Да я, бать, сразу же! Я и к своим-то не заходил, вот только вернулся и сразу же к тебе. – Ну да, да... но я не про это. Дело у меня к тебе есть. – Дело? – Федор приподнял светлые брови. – Точно, – подтвердил отец. – Только сперва дайка мне попить, вон в кувшине вода. Федор вскочил. Плеснул воды в стакан, подал отцу. Тот с видимым усилием отхлебнул несколько глотков и вернул стакан сыну. – Спасибо... все, больше не идет. Он покряхтел, поерзал, устраиваясь поудобнее. – Дело такое. Ты... ты Коренькова Карпа Сидоровича помнишь? – Карпа Сидоровича? А как же. С Пашкой его мы друзьями были. Не то чтобы так уж дружили, но... одна компания, словом. – Ну да... Так ты тогда знаешь, что про него на деревне болтали, про Сидорыча-то? – Что колдун, что ли? А как же, помню. Да ведь это чепуха, бать? – Насчет колдуна – бабьи сказки, верно. Ну а то, что он знаток был... это уж точно. – Как это – знаток? Что ты имеешь в виду? – То имею, что знанием особенным он владел... Ты погоди, не перебивай, послушай. Владел. А помер он скоропостижно, помнишь? – Помню. – Ага... Так вот, скоропостижно – для кого как. Сам он знал, что должен помереть. Федор хмыкнул недоверчиво. – Знал?.. Ну ладно, он-то, может, и узнал, а ты-то откуда знаешь? – Да он же сам о том мне сказал. За три дня до того. Сын внимательно посмотрел отцу в лицо. Оно было совершенно бесстрастным, разве что печать предсмертного утомленья лежала уже на нем. Но глаза были живые, ясные, смотрели спокойно и светло. Он улыбался. – У меня под кроватью ружейный ящик знаешь?.. Вынь-ка его. Федор послушно опустился на колени и с шумом выволок из-под кровати железный – вернее, деревянный, обитый железом – длинный ящик, запертый на висячий замок. – Ключи вон там, в шкафу. – Отец, указал взглядом. – Есть, – бормотнул сын, открыв дверцу. Отомкнули и ящик. Там, кроме двуствольного ружья, ягдташа, гильз и прочего такого, неожиданно для Федора оказалась небольшая резная шкатулка темного дерева. Федор даже присвистнул изумленно. – Батя! А тут вот коробочка какая-то. – Коробочка, коробочка. Тащи ее на стол. Шкатулку положили на стол. Федор сложил губы замысловато, покачал головой. – Интересная штучка! Старинная... Никогда, бать, я у тебя ее не видал. Откуда? – Сядь, послушай. Я же говорю, дело... – Сидорыча коробчонка, что ли? – Ну да, да, его. Ты слушай, я тебе говорю. – Слушаю, слушаю. – Ну да. Так вот, я же и говорю... За три дня – это я точно помню! – ровно за три дня до смерти своей заходит вдруг Сидорыч ко мне во двор. Я еще, помню, подивился: сто лет не заглядывал, а тут объявился вдруг. Что такое?.. Ну, поздоровался он, потом говорит: ты, говорит, Матвей Петров, загляни ко мне сегодня вечерком, ладно?.. Ладно, говорю. С тем он и ушел, а вечерком я заглянул. На столе у него бутылочка, закуска. Выпили по чуть-чуть... то есть я выпил, а он только пригубил раз и больше не прикасался. Ну а потом... потом он и открылся. В отличие от сына Матвей Петрович Логинов скепсисом относительно способностей и характера деятельности Карпа Сидоровича не страдал. Поэтому рассказ его воспринял абсолютно серьезно. Рассказ же состоял в следующем. Размеренным тихим голосом Карп Сидорович растолковал, что через три дня он должен оставить сию юдоль, а посему должен передать некоторые носители своих знаний. Передать... но кому? В том-то и состояла особенность ситуации. Эти носители, артефакты, Карп Сидорович должен был сдать на временное хранение именно Матвею Петровичу. До той поры, пока либо к нему самому, либо к кому-то из его прямых потомков по мужской линии не явится кто-нибудь из потомков Карпа Сидоровича тоже по мужской линии. Почему необходима такая комбинация – этого Кореньков объяснить не мог. Не мог и сказать, в каком точно поколении Корень-ков явится к Логинову и когда это произойдет – через десять, двадцать, сто двадцать, двести лет?.. И этого он не ведал. И того, как это произойдет. Вполне возможно, что и сам тот будущий Кореньков не будет знать об этом, но судьба непременно выведет его на будущего Логинова. И вот это-то Логинов должен знать! Должен знать и ждать того, что когда-нибудь к нему явится человек по фамилии Кореньков... – Вот так, – закончил рассказ Матвей Петрович и вздохнул. – M-м?.. – произнес недоверчиво Федор и покосился на шкатулку. – Ключ, – сказал отец, вытер рукою губы. – Ключ от коробки... в ящике, где гильзы. Открой. Федор покопался среди гильз и правда нашел маленький изящный ключик из потемневшей меди. – Этот? – Открывай, открывай. – Отец устало смежил веки. Ключик провернулся в скважине легко, как нож в масле. Щелк! – и Федор откинул крышку. В сундучке оказались всего две, но очень странные вещи: старинная книга в кожаном переплете – внизу, а на ней удивительный круглый медальон, исписанный непонятными символами. Главная же странность книги состояла в том, что это была, собственно, половина книги – начало без конца. Вторая половина переплета была начисто и очень аккуратно оторвана. Федор опять присвистнул изумленно. – Ух ты... – промолвил он, – в самом деле... интересно... – Ну вот... владей, Фаддей. Сдаю на хранение. – Угу... и где мне это держать? – Ну, найдешь место. – Да... И значит, когда придет время, я должен своему сыну это передать? – Да. – Угу. А если у меня одни девчонки будут? Или вообще не будет никого? – Значит, придут к тебе. * * * Эти слова отца Федор Матвеевич вспоминал потом часто. Эти и еще – чуть более поздние, когда в тот же день отцу стало хуже, и он коснеющим языком успел прошептать про какой-то серый камень: “серый камень, Федя, серый камень...” – и больше Федор не услышал ничего. То были последние слова отца. Он потерял сознание и через полчаса отошел. |