Онлайн книга «Бог сумерек»
|
И глухой шум пронесся по толпе чудовищ. – Это они нам присягу дают, – не растерялся Огарков, пошутил. – Присяга,.значит... – нехорошо оскалясь, пробормотал Палыч. – Торжественно, значит, обещаю и клянусь... – и вдруг заорал свирепо: – Нет, мужики, вы слыхали? Какого Лазаря пропел тут нам этот акын?!. “Акын” побледнел. А Палыч бесстрашно, как Сократ перед ареопагом, взметнул руку. – Самая страшная ложь – полуправда, мужики! Все, что вы слышали сейчас!.. Слыхали?! Ложь! Все ложь! Гамлет хренов! Вранье!.. Эту филиппику Палыч проорал сердито, надувая жилы на шее, перекрикивая шум – потому что монстры взроп-тали громче, грозно пришли в движение. Задрожала под ногами земля. Оппонент Коренькова натужно засмеялся. И монстры притихли. – Александр Павлович, вы умный человек. И ничего не поняли?.. Значит, я плохой оратор. Ну хорошо, я повторю... – Да нет, не стоит. Палыч сглотнул, обернулся изумленно. Игорь подмигнул ему, неторопливо вышел вперед. – Что... – только и пробормотал Палыч. – Игорь, что... – Да очень просто, – сказал Игорь. – Я ведь один на этом свете. Да и во всех... светах, белых и не очень. – Он улыбнулся. – Так что сделать это должен я. – Игорь... Игорь! – отчаянно крикнул вслед Палыч. Но Игорь Артемьев уже шагал вниз, крупным шагом, он почти бежал. И оборотень понял. Он изменился в лице. Да не только в лице – изменился весь! – Игорь!!! – успел взвыть он. И крылья запоздало плеснули за его спиной, страшно исказился лик, провалились глаза, сверкнули клыки во рту... Поздно, поздно! Палыч выхватил ТТ, вскинул его, пальнул в небо. Выстрел здесь грохнул с раскатом, как-то особенно радостно. Оборотень взвыл так, что у мужиков уши скрутились – так, наверное, орет попавшийся в капкан упырь. И это все, все тоже было поздно! Игорь швырнул пистолет в толпу тварей – и сильным прыжком сам ринулся в нее, в самую эту гущу – и пропал в ней. – Бог мой! – выдохнул кто-то. А что стало вслед за тем... Вся орда монстров дрогнула, и дрогнуло небо над ней. И твердь земли разверзлась. Миг – и она поглотила всех. А оборотень, тот взвихрился черным дымом... и вдруг его всосало в прорву, точно пылесосом. И все. Как будто ничего и не случалось. Небо царило над безмятежным ласковым миром, сосны тихонько шептали наверху про что-то свое, людям неведомое. И люди стояли и смотрели молча. Только Игоря Артемьева больше не было среди них. – Ну что... – наконец промолвил кто-то над ухом Палыча, и он медленно, словно воздух стал тягучим, повернулся... напряг память и догадался, что слова эти произнес Федор Матвеевич. И он кивнул в ответ. И сказал: – Вот и все. – Можно идти?.. – осведомился Лев Евгеньевич. Палыч пожал плечами равнодушно: – Можно идти, можно не идти. – В таком случае лучше идти, – вымолвил Огарков. – Пойдемте-ка, в самом деле. По-моему, мы здесь загостились. Достаточно сюрпризов. Федор Матвеевич только головой качал и приговаривал: – Ну, дела... ну и дела... – не в силах больше ничего сказать. – Пойдемте, пойдемте, – настойчивее повторил Огарков. Пошли. Вскарабкались на вершину холма, где почивал Кузьмич, перевалившись на правый бок и поджав ноги, как младенец в люльке. Федор Матвеевич так и охнул, увидев его. – Ох, мать моя! Вот ведь еще чудо-то. Я про него и думать позабыл... Нет, ну надо же, ничего этого пьяницу не берет! Ну почему так?! – Судьба – странная дама, – назидательно сказал Лев Евгеньевич. – Вы слышали, что говорил наш незадачливый лектор?.. Останавливает она свой взор на ком-то – и шабаш! – Но почему на этаком-то хлюсте! – А вот эти пути нам, Федор Матвеевич, неисповедимы... Давайте-ка, друзья, лучше мотать отсюда удочки. Новый мир новым миром, но в своем, старом, я чувствую себя, ей-богу, как-то увереннее. Обратный путь через сиреневые врата показался короче и бодрее первого пути. Мгновение, и они в бане, и все свое у них с собой, и шкатулка, и книга, и перстень Соломона, и вездесущий Кузьмич тут же приземлился на полке. – Тьфу ты, шут гороховый! – плюнул с негодованием Логинов. – Да бросьте вы! – досадливо сморщился Лев Евгеньевич. – Отнеситесь к этому философски... Но, однако, давайте-ка на воздух поскорее! Он растворил дверь и поспешил на крыльцо. Палыч, помедля чуток, шагнул следом. – Хорошо-то как... – блаженно тянул Огарков, усаживаясь на крыльце. Хорошо, слов нет. Утренний ветерок, утренние облака, сбившиеся на востоке. Тишина. Город спит еще, последние минуты перед пробуждением. Заря уже горит вовсю, и солнце вот-вот покажет ясный лик... Только тут до Льва Евгеньевича дошло. Он вздрогнул и обомлел. – Позвольте... – пробормотал он, стараясь верить глазам своим. – Какая заря?.. Какое, к черту, пробуждение?! Который, собственно, час вообще! Вы что-нибудь понимаете, Александр Палыч? – Да что ж тут не понять. – Палыч уселся рядом. – Теория относительности. Старик Альберт был не дурак, мыслил здраво. Закурим? – Конечно... – Огарков сообразил, но все же слишком ярким было впечатление. – Да... А кстати, что у вас на часах? Палыч глянул на циферблат: – Все как по маслу. Пять часов двадцать восемь минут. Лев Евгеньевич покивал: – Логично, логично. Размеры там больше, а события бегут шибче. Логично... – Давайте помолчим, – тихонько попросил Палыч. Они молча закурили и молча же сидели, дымили, пока не появился Федор Матвеевич. Сел рядом с Палычем. Кашлянул. – Слушайте, ребятки... Я, наверное, старый дурак, столько лет прожил, а понимать толком не научился ничего. Объясните мне, ради Бога, что все это было! Палыч незаметно вздохнул. Объяснять не хотелось. Все только что виденное стояло перед глазами. Но и отказать Федору Матвеевичу он не мог. – Ну, понимаете, Федор Матвеевич... Он не успел и рта открыть, а я уж знал, какой байкой он нас попотчует. Хотя слушал его я внимательно, даже по возможности старался искать оправдательные моменты в этой речи. И ничего! Ну хоть ты тресни. Все лукавство и обман, от начала до конца, причем искусно замаскированное под истину и добро. И эти дешевые рассуждения о моральных терзаниях, тревожащие тень Достоевского. Я не философ, конечно. Вот Лев Евгеньевич... |