Книга Крест и корона, страница 106 – Нэнси Бильо

Слезы снова увлажнили ее глаза.

— Вы воистину близки мне, как ни одно другое существо. Просите у меня что угодно, сестра Джоанна, и вы получите все, что хотите.

Я почувствовала, как напряжение повисло в другом углу комнаты, где стояли трое мужчин. Я сделала шаг к леди Марии:

— Я прошу не за себя, а за своего отца, сэра Ричарда Стаффорда, который содержится в лондонском Тауэре. Его обвинили в попытке помешать королевскому правосудию во время казни моей кузины леди Маргарет Булмер.

Она сочувственно посмотрела на меня:

— Я ничем не могу помочь узнику Тауэра. Приказы моего отца не оспариваются.

— Но он оказался в заключении по распоряжению герцога Норфолка и епископа Гардинера, а вовсе не короля, — сказала я.

Она повернулась к ним:

— Это правда? Епископ, зачем вы сделали это? Этот человек считается опасным? Он изменил его величеству?

Гардинер, разрываемый противоречивыми эмоциями, посмотрел на нее. Наконец натянутым голосом проговорил:

— Нет, Ричард Стаффорд не изменник. Он лишь хотел сократить страдания своей родственницы, которую сжигали на Смитфилде. Ничего, кроме этого. Это преступление не подходит под категорию государственной измены.

— Тогда вы сможете сделать так, чтобы его выпустили? — спросила она. — У вас есть на это полномочия?

Гардинер и Норфолк переглянулись.

— Почему вы медлите? — настаивала принцесса, и в голосе ее прозвучала гневная нотка.

Гардинер поклонился:

— Я позабочусь об этом. Стаффорд будет освобожден до конца недели.

— Я рада, — сказала она и снова повернулась ко мне. — Могу я сделать для вас что-нибудь еще?

— Мне нужно только вернуться вместе с братом Эдмундом в Дартфордский монастырь без помех. — Я намеренно выделила два последних слова, чтобы их смысл дошел до всех, кто находился в комнате. — Я прошу вашего благословения, леди Мария.

Она взяла меня за руки и сжала их.

— У вас есть друг на всю жизнь. Моя мать-королева чтила одно лишь доминиканское благословение. Хотите услышать его от меня?

Мы с братом Эдмундом встали перед ней на колени и закрыли глаза.

Она медленно проговорила:

— Да благословит нас Бог Отец. Да исцелит нас Бог Отец. Да дарует нам просветление Бог Дух Святой: даст глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, руки, чтобы делать дело Божие. Аминь.

Я поднялась на ноги и сделала прощальный испанский реверанс.

— Gracias a Dios у la Virgen, [44] — сказала я.

Она улыбнулась, и в ее глазах снова блеснули слезы.

— Я знаю, вы теперь должны поговорить с герцогом Норфолком и епископом Гардинером, — произнесла я, пятясь к двери, потому что никто не может поворачиваться спиной к королевской особе. — Надеюсь, вы позволите нам уйти?

— Только если вы обещаете писать мне, Джоанна. И писать часто, — сказала она.

— Это будет для меня большой честью. — Я уже стояла у самой двери. Брат Эдмунд — рядом со мной.

Он открыл мне дверь. Я в последний раз взглянула на леди Марию, потом на епископа Гардинера. Его светло-карие глаза вперились в меня, но прочитать их выражение я не могла.

Наконец мы вышли из комнаты, затем покинули дом Норфолка. На город опустился вечер.

Джон чуть не расплакался от радости, когда мы появились в конюшне.

— Все давно разъехались, а вас все нет и нет — я уж не знал, что и делать.

— Сможешь довести нас отсюда до Дартфорда, Джон? — спросил брат Эдмунд. — Найдешь дорогу?

— Непременно найду, — ответил он. — Эх, до чего же я соскучился по жене, брат. На все готов, чтобы только добраться домой сегодня.

Мы поскакали рысцой по подъездной дорожке к Парадайз-стрит.

— Думаете, Гардинер действительно отпустит моего отца? — спросила я у брата Эдмунда.

— Должен. Он ведь дал слово принцессе.

— А мы? Можно ли считать, что мы в безопасности от Гардинера?

Мой спутник повернулся в седле, еще раз посмотрел на дом Норфолка и сказал:

— На короткое время. Может, всего лишь на сегодняшнюю ночь. Он попытается узнать, что мы делали в доме Норфолка и почему вообще покинули монастырь.

Тут меня осенило:

— Если отца выпустят из Тауэра, то мне не придется больше выполнять приказы Гардинера.

— Да, — сказал брат Эдмунд. — Вы сможете прекратить поиски короны.

Злость захлестнула меня.

— Неужели вы думаете, что я меньше вашего хочу спасти монастыри?

Брат Эдмунд неловко потянулся ко мне с седла, его пальцы погладили мою руку. Джон быстро скакал впереди, и мы должны были оставить разговоры, чтобы не отстать от него.

— Я уважаю вашу преданность долгу, — сказал он. — Искренне уважаю.

— Значит, мы продолжим наши поиски вместе? — спросила я. — И по возвращении в Дартфорд сделаем все, что в наших силах, используем все, что нам удалось узнать?

Он кивнул.

— Брат, а что вы увидели на гобелене в доме Норфолка? — вспомнила я. — Что-то вас сильно взволновало. Вы поняли историю сестер?

— Я думаю, это плеяды, — ответил брат Эдмунд.

— Кто они такие? — спросила я. — В чем смысл их танца?

— Они танцуют не для себя, — тихо сказал брат Эдмунд.

— А для кого?

Он открыл было рот, но тут же его закрыл.

— Брат, мне показалось, что в их движениях есть какое-то исступление, возможно, даже злость. Пожалуйста, объясните: для кого они танцуют, — попросила я, повысив голос.

Неужели брат Эдмунд что-то скрывает от меня — и это после всего, что мы вместе пережили в доме Норфолка?!

Наконец он неохотно ответил:

— Они танцевали для своего отца, сестра Джоанна.

И что же в этом плохого? Я недоуменно посмотрела на него. Даже в темноте на дороге, ведущей из Ламбета, я видела отблеск страха в глазах своего спутника.

Брат Эдмунд сильно стегнул свою лошадь — такого я прежде не замечала за ним ни разу, — и та быстрее понесла его в Дартфордский монастырь.

— Что-то случилось, — сказала я брату Эдмунду.

Кто знал, чем встретит Дартфорд после двухнедельного отсутствия. Уставшие и окоченевшие от холода, мы свернули с дороги на тропу, ведущую в монастырь. Стояла глухая ночь, и Дартфорд в это время обычно был закрыт, все двери тщательно заперты.