Онлайн книга «Пять капель смерти»
|
— Не знаю ни о каком паспорте… Прошу вас, уходите. — Иван Иванович упоминал слово «сома»? — Неужели служба в полиции настолько отшибает мозги, что вы забыли азы древнегреческого? Даже если упоминал — что тут такого? Уходите скорей… И не ждите от меня приглашения заглянуть еще. Я не желаю больше вас видеть. Считайте, что мы больше незнакомы. Прощайте… Ванзаров поклонился и вышел в прихожую. Окунёв закрывал собой проем кабинета и так в этом преуспел, что позволил гостю самому отпирать входную дверь. — Господин Окунёв, официально прошу вас не покидать столицу в ближайшую неделю. Вы можете быть вызваны для дачи дополнительных показаний. Дверь захлопнулась с такой силой, что порыв ветра шевельнул холеные усы вороненого отлива. Папка № 5 Ателье семейных портретов г-на Смирнова располагалось на нечетной, то есть солнечной стороне Невского проспекта. Через стеклянный потолок весь день льется свет, создавая естественное освещение, а экономия электричества увеличивает доход. За стеклянной дверью с надписью «Cabinet portrait» находилась просторная приемная с образцами творчества фотографа Смирнова в золоченых рамочках. Обычно здесь толпились посетители, желавшие запечатлеть себя для потомства, но в предновогодний день царила тишина. Ассистент фотографа по фамилии Ельцов, розовощекий юноша с идеальным пробором и бархатной бабочкой, с изящным достоинством осведомился, что угодно. Ванзаров спросил маэстро. Оказалось, тот отлучился по делам. — Мне хотелось бы знать: отдаются ли негативы заказчикам? — Довольно редко, если сами просят, — ответил Ельцов. — Чем вам помочь? Ванзаров экспромтом соорудил историю: якобы дама, его бесценный друг, снялась на групповом снимке с подругами и мужем, а после уехала в Тамань и умерла, и у него ничего не осталось на память о любимом существе. Молодой человек искренне проникся и согласился помочь. Надо было только указать, когда сделан портрет. Расчет определил: не позже конца ноября. Ведь фотография в кабинете не успела покрыться пылью. — На чье имя? — уточнил чувствительный ассистент фотографа. — На имя господина Окунёва. Ельцов тщательно водил пальчиком по конторской книге, перелистнул страницы, для верности просмотрел весь ноябрь и даже октябрь, но ничего не нашел. Оставалось одно. Покинутый влюбленный прилежно описал снимок. Профессор Окунёв мирно восседает в кресле. За его спиной стоит прекрасная дама. Над головой она подняла руки острым конусом. Слева от него — молоденькая барышня с тонкими чертами лица. Одну руку она отвела в сторону, держа прямо, другую опустила под углом к полу. Позу, зеркальную этой, приняла третья девушка, что оказалась с правого бока профессора. Внизу удобно разлегся Иван Наливайный. Согнув ногу в колене, а другую привольно вытянув, он подпирал щеку левой ладонью, а правую вытянул в приветствии, вид имел веселый и чуточку шутейный. Не надо обладать богатой фантазией, чтобы увидеть в композиции фигуру пентакля. — Ну конечно, я помню этот удивительный снимок! — торжественно заявил Ельцов. — Так неужели могу надеяться, что… — Такая жалость, но с ним пришлось расстаться. Оказывается, сегодня рано утром, как только ателье открылось, зашла дама и спросила негатив. Она пояснила, что на снимке запечатлена ее сестра, трагически погибшая накануне. Приказчик растрогался, не смог отказать, при этом не взял денег с убитой горем женщины. — Она назвала фамилию заказчика? — Да, упоминала, кажется… — Не сочтите за труд вспомнить. Подняв глаза к потолку, Ельцов поморгал, но не смог вспомнить ничего. Как видно, память совсем девичья. — А день, когда был сделан снимок? Приказчик растерянно промолчал. Оставалось поинтересоваться, как выглядела дама. Ельцов мечтательно зажмурился: — Прекрасное черное платье… Она такая… такая красавица… Сложно описать, на лице вуаль… — Отчего же вы решили, что красавица? — Я почувствовал это! — ответил юноша с неподдельным трагизмом. Горестную атмосферу прервал дверной колокольчик и звонкий голос: — Какое счастье! Родион Георгиевич! Наконец-то! Сам хозяин заведения, модный фотограф Смирнов, бросился к Ванзарову. Как-то раз Ванзаров помог ему выйти из затруднительного положения и с тех пор был для фотографа желанным гостем. Переждав бурю восторгов и жалоб, что дражайший Родион Георгиевич совсем позабыл-позабросил, Ванзаров изложил свою просьбу. Возможно, найдется случайная копия снимка. Смирнов принялся терзать конторскую книгу. — Помню-помню дурацкое фото… — приговаривал он, листая записи. — Такие странные господа, захотели, видите ли, сделать оригинальный портрет… Да вот оно! Точно, двенадцать дней назад сделали. Прекрасно помню! — На чье имя заказ оформлен? — Неразборчиво написано, как курица лапой, что-то вроде Завальный, Навальный, Повальный… — Быть может, Наливайный? — О да, вы правы — Наливайный! Еще подумал: какая смешная фамилия… Так вы с ним знакомы? — В некотором смысле. Не вспомните, как снимок делали? — Обыкновенно. Я предложил выбрать пейзаж, то есть задник. Они остановились на греческом виде. Дамы сели, мужчины у них за спиной встали. Все как обычно. И тут им вдумалось затеять шутливую фотографию. Местами поменялись и вот такую живую картину устроили. — Идея была пожилого господина? — Откровенно говоря, меня попросили выйти, чтобы они могли обсудить. Такие странные! А когда вернулся, уже приняли задуманные позы. Кто это из них затеял, уж не знаю. — Кому не понравилась обычная композиция? Кто предложил все поменять? Кто-то из барышень? Смирнов задумался, напряженно стиснув губы, и сказал: — Вот ведь не могу вспомнить… Но не барышни, точно. Те и рта не открыли. — Могу ли надеяться на копию? Фотограф юркнул за портьеру, скрывавшую лабораторию. Вернулся он, победно размахивая мятым клочком: — Нашел! На ваше счастье, испортил один снимок при печати, а мусор еще не выброшен. Бумага сильно пострадала и пошла трещинами, в верхнем углу зияла дыра, но лица участников сохранились отчетливо. Не хуже, чем на стене Окунёва. Ванзаров предъявил фото приказчику: — Нет ли здесь того, кто забрал негатив? Ельцов опять затерялся в раздумьях и наконец боязливо выговорил: |