Онлайн книга «Государевы конюхи»
— У них там, говорят, баба за главную, — грубовато сообщил Данила. Называть вслух Настасьино имя ему не хотелось. — Есть такая ватага, — согласился остроносый. — Кого еще там знаешь? — Третьяка, Филатку, Лучку… — Данила отцепился от забора и сделал несколько шагов по направлению к кружалу, собеседник удержал за плечо. — Довольно. Это Настасьи-гудошницы ватага. А на кой тебе тот Томила сдался? Ты что, в скоморохи пойти вздумал? Не возьмут! — Почему ж не возьмут? — Данила даже обиделся. Не то чтоб ему так уж хотелось потешать народ прибаутками, этого он сроду не умел, однако слышать про свою непригодность к чему бы то ни было — тоже не мог. Его забирало за живое, и в таком состоянии он мог немало глупостей понаделать. — Да ты на веселого не похож. Ты весь честной народ своей кислой рожей распугаешь, — сообщил остроносый. — Постой, угадаю! Ты в кулачные бойцы собрался! Томила-то и сам умеет, и других учит! Вот чем он тебя, молодец, соблазнил! Что — охота на Москве-реке перед девкой покрасоваться? Данила пожал плечами. Коли человеку угодно обманываться, так всякий сам себе волен… — Вот в бойцы ты, пожалуй, что и сгодишься… Данила глянул на собеседника с любопытством. В этих словах было и одобрение, и даже некоторая похвала. — Угадал! — обрадовался остроносый. — А вот к Томиле ты зря прибиться норовишь. Он тебя настоящему бою учить не станет, а поставит в стенке стоять, и век ты из той стенки не выберешься. Вот коли хочешь доподлинно бой постичь — иди к Одинцу. Он по-старому учит, он так выучит — век благодарить будешь. Его еще сам старый Трещала учил, а старого Трещалу, сказывали, тот скоморох Темирка, что еще царя Ивана кулачным боем тешил! Это было произнесено с таким задором и бесконечным почтением, как если бы старого Трещалу и скомороха Темирку вся Москва знала. — Ну, коли так… — А я тебя и с Одинцом сведу! Как звать-то тебя, молодец? — А Данилой. — Вот и ладно. Меня зови — Сопля. — Как?! — Сопля! Ясно же сказано. — А крещального имени не имеешь? — очень удивился Данила. — А на что? Меня под этим прозваньем вся Москва знает. Как смолоду окрестили, так и пошло. Я, вишь, не плечистый, да верткий. Как на бой выхожу, только и крику — наддай, Сопля, бей, Сопля! Ну, пошли! Одинец-то тебе обрадуется. — А чего мне радоваться? — А он упрямых любит. Видать, Сопля немало бойцов повидал, раз Данилино упрямство так сразу, на глазок, определил. — Сейчас, перед Масленицей, стенки составляются. Все бойцов переманивают, подарки сулят. Думаешь, что сейчас в «Ленивке» делается? Молодцов для того и поят, чтобы они на нужной стороне кулаками махали! Чего им только не наплетут! И в других кружалах то же творится, только втихомолку. Ну так идем, что ли? — А где он, твой Одинец? — А в Хамовниках. Коли хочешь, и извозчика взять можно. Данила сверкнул на Соплю глазами. Хамовники!.. — Ткач он, что ли? — Нет, не ткач, а у ткача избу нанимает. Место тихое, за порядком в Хамовниках строго следят, там же тебе и Москва-река, можно на лед выйти, стенки поставить, молодцов поучить. Так сейчас прямо и можно к нему пойти. Данила молчал. — Ты что, передумал? Передумать он не мог по той простой причине, что учиться бою пока не собирался. Нужно было ответить округло и уклончиво, и он искал подходящие слова. — Эге-е… — протянул Сопля. — А ведь ты к Томиле не за наукой пришел! Так я сразу и подумал! А ну, говори — зачем? — Дело к нему есть. — Какое дело? — Не твоя забота, — Данила не хотел быть грубым, само получилось. — Мало тебе тычков надавали? — осведомился Сопля. — Говори добром, что за нужда до Томилы, не то кулаками из тебя выбью! И не верти башкой — никто тебя у меня отбивать не станет! На кой ляд тебе сукин сын Томила сдался?! При этих словах Сопля чуть развернулся, левым плечом к Даниле, чуть левую руку присогнул, правую назад отвел… И засмеялся так нехорошо, что стало ясно — будет бить и бить жестоко. Данила невольно стал на такой же лад. — Вот ты как? Правая рука Сопли, описав дугу, сверху устремилась в лицо Даниле, притом же боец ловко скользнул вперед. Если бы удар достиг цели — кулак стесал бы Даниле нос. Но парень с неожиданной для самого себя ловкостью нырнул и устремился головой вперед. В детстве случалось ему, маленькому, биться так с большими парнишками, и он вспомнил давнюю ухватку. Сопля отмахнулся левой рукой, Данила схлопотал по уху, отлетел, чуть не сел на снег, но удержался и выпрямился. Он был готов умереть, а не уступить! — Данила! Парень невольно повернул голову. Саженях в шести стоял, только что выйдя из-за угла, Семейка. Стоял спокойно, не желая сделать лишнего шага к попавшему в беду воспитаннику. — Данила, блядин сын! Где тебя нелегкая носит?! Сопля посмотрел на конюха и оскалился. — А ты поближе подойди! Что ты издали орешь? — Недосуг с кабацкой теребенью лаяться. Ступай сюда, Данила! — Это кто тебе тут кабацкая теребень? Семейка сделал один только шаг. — Ну? Или тебя тут оставить? Всякой сволочи на потеху? Видя, что товарищ не спешит бежать на подмогу и метать из рукава шубы глухим кистенем в лоб Сопле, Данила побрел к нему, на ходу осторожно поворачивая голову вправо и влево и пытаясь понять, есть ли в шее какое-то повреждение. — Шапку подбери! — крикнул Семейка. — Воротись и подбери! — Да ты кто таков?! — крикнул и Сопля. — А ну, подходи! Поглядим, на что ты горазд? Он даже не попытался прицепиться к Даниле, который взял со снега шапку, ударил о колено, однако на голову надевать не стал, боясь потревожить битое место, а понес в руках. — Ин ладно, — согласился Семейка. — Поглядим. Ступай ты сюда. Или от ворот отойти боишься? Все вы хороши, когда стенкой стоите, а в одиночку — только сопливых парнишек бить. Ну, свет? Это относилось уже к Даниле. — Или я рановато пришел? Данила молчал. — Пошли, — сказал Семейка. — Вижу, тебя тут уму-разуму научили. Повернулся и пошел прочь, даже не обернувшись, как будто ему было безразлично — идет за ним парень или рухнул в снег да и корчится от боли. Данила, разумеется, побрел следом. Черно было у него на душе, уж так черно, что чернее некуда. Вроде не больно побили, да насмешка острее ножа и крепче кулака оказалась. Насмешка, издевка, пьяное злобное реготанье! |