Онлайн книга «Государевы конюхи»
|
— А зови Степаном! — честно признался он. — Послушай, Степа, чего скажу. Так вышло, что мы с тобой встретились. Не для тебя та банька топилась и веники припасены, но уж коли ты меня приметил и следом пошел — ты тут сегодня и будешь хозяин. Но, Степа, такое в жизни только раз бывает. Больше ты в Крестовоздвиженскую обитель молиться не ходи, понял? До сих пор тебя там не видано было, и впредь тебе там делать нечего. — Как скажешь, свет, — с тем Стенька сел на скамью и стал стягивать сапоги. Опрятно уложенная душегрея выглядывала из-под алой распашницы. Стенька потрогал ее пальцем. И точно, что золотной галун не сплошь тянется, а кусочки состыкованы. Хорошей рукодельницей, видать, была Устинья, царствие ей небесное… Вот теперь это рукоделье и поможет убийцу выследить! — Щегольно ты, Анюта, ходишь, — сказал Стенька. — Персидская обьярь, поди, или алтабас. Ишь, какие птахи золоченые! — Да, немалых денег эта душегрея стоила, — согласилась Анюта. — И сколько ж за нее отдала? Рублей шесть, поди? — Да что ты про душегрею? — Красавица, уже скинув и кику, и волосник, оставшись лишь в сорочке-исподнице, большим белым гребнем слоновой кости чесала длинные волосы. Будучи перевиты в косах, они и распущенные волнились, падая ниже спины. Увидев такое диво, Стенька вскочил. — Вот то-то же! Нам всего-то одна ноченька отпущена, а ты — про душегрею! Рука об руку они вошли в мыльню, устланную распаренным для мягкости можжевельником. Пылкого жара уже не было, а приятное тепло сохранилось. И стояли там полные воды липовые бадейки, а на полках лежали холщовые подушки, набитые душистыми травами… И растаял Стенька в том ароматном пару! И разума лишился от сдержанного жара каменки и безудержного жара объятий! Безумствовал, как дикий зверь, а она, Анютка, все хохотала, стонала и опять с облегчением хохотала, а то и, веселясь, приговаривала: — Поддавай пару, животу моему отраду! Кое-как выбрались они в предмылье перевести дух, и точно — перевели, но тут же вспыхнули снова, и не помнил Стенька, когда и как провалился в беспробудный сон. Разбудила его Анюта в непонятном часу — день ли, ночь ли, неведомо, а сальная свечка уже вся прогорела, фитилек в лужице плавает. — Вставай, сокол, пора… Там же, в предмылье, где он спал на лавке, уже крутилась Софьица, наводя порядок. Анюта была в исподнице, подпоясанной плетеным пояском, поверх нее — в персикового цвета распашнице, волосы убраны и под волосник, и под беленький убрус. Совсем благопристойная хозяюшка в боярском терему! — Так, сразу?.. — И Стенька потянулся к Анюте. — Поспешай, молодец… Анюта была уже не жаркой и веселой, а какой-то чужой, и давешняя ночная печаль появилась на округлом лице, вмиг сделав его старше. Стенька, натянув на себя тверского полотна простыню, сел и огляделся. Вещей, что сбросила с себя Анюта, зазывая его в мыльню, уже не было. — А душегрея? — вдруг вспомнил он. — Какая, свет, душегрея? — Синяя, с птицами! Анюта повернулась к Софьице: — О чем это он? — А Бог его душу ведает! — отвечала Софьица. — Какая такая душегрея? Отродясь у тебя, Анна Ильинишна, синих душегрей не водилось! — Анна Ильинишна? — переспросил Стенька и тут лишь в ошалевшей от страсти башке забрезжило нечто ужасное. Переулочек! Переулочек-то был между двумя усадьбами — морозовской, хорошо известной Стеньке, которого несколько раз туда за делом посылали, и незнамо чьей. И в калитку чьего же сада втянула его за рукав Софьица?.. Он уставился на Анюту, вылупив глаза почище филина. Не могла боярыня Анна Морозова в простой шубейке стоять литургию в крошечной церквушке! Для такого дела у нее, поди, пышная домовая церковь есть, свой поп со всем причтом! Не могла сестрица самой государыни шастать шут знает где, заманивая мимохожих молодцов, не боярских детей и не княжичей, а, прости Господи, земских ярыжек! Не могла же!.. Но ведь сказала же — не для тебя, молодец, баня топилась! Стало быть, что-то у нее в той церкви было условлено? Да не получилось? — Да встанешь ли ты когда или нет, горе мое? — спросила Анюта примерно так же, как спрашивала обычно Наталья, когда похмельный муженек старался ухватить еще минутку сна. Наталья!.. Ох, еще и это!.. Вообразив, какие неистовые слова услышит от жены за ночь, проведенную вне дома, Стенька замотал головой. — Дай ему квасу, Софьица, — сказала Анюта. — И выведи отсюда поскорее. Ему бы затемно убраться! Хоть одно прояснилось — настоящее утро еще не наступило. — Да уберусь я! — с досадой сказал Стенька. — Только ты про душегрею скажи — где она? — Знать не знаю никакой синей душегреи, свет, мало ли что тебе мерещится. Погоди… — Анюта удержала Стенькину руку, что потянулась к рубахе. — Не эту. Вот тебе подарочек! Будешь носить да меня вспоминать! И, взяв со скамьи сложенную белоснежную рубаху, быстро развернула ее, собрала в руках да и накинула полюбовнику на голову. — Да ты… — только и успел сказать Стенька. — Руки давай сюда! Вот и ладненько! Опомниться Стенька не успел, как уж был в дорогой и красивой рубахе. Пожалуй, что и не хуже, чем у Глеба Ивановича Морозова — ох, не к ночи будь помянут!.. — Не для тебя, свет, шита, да, видно, тебе носить! — Анюта вздохнула. Софьица отвернулась, чтобы Стенька мог без лишнего смущения натянуть штаны, намотать онучи да влезть ногами в растоптанные свои сапоги. Анюта и новый пояс ему подала, из шелка свитый. — А твой на память оставлю. И не выхватывать же было из рук ее простенький, в свободный часок сплетенный на деревянной рогульке Натальей поясок! Причем давно уж сплетенный, в то золотое времечко, когда она еще надеялась, что из мужа толк выйдет! Как выразился однажды подьячий Протасьев — толк-то выйдет, бестолочь-то останется… — Анюта, свет мой ясный, — ласково начал приступать Стенька, — зачем же шутки шутить? Была ж у тебя синяя душегрея с золотыми птицами! Не пьяный же я сюда пришел — помню! — Так ты, стало быть, не за мной, а за душегреей от самой церкви гнался?! Анюта повернулась к Софьице, а та уж была у низенькой дверцы. Шмыг — и не стало ее в предмылье. Тут Стеньку холодный пот прошиб. Мало того что в чужой дом тайно пробрался, что неведомую боярыню (Неведомую! Не могла это быть Анна Морозова!) всю ноченьку ласкал, так еще и разозлил ее напоследок! Да на кой же черт боярыне, у которой полные сундуки камки, бархата, дорогих персидских атласов да алтабасов, из жалких кусочков собранная душегрейка? Что в этой душегрейке за тайна? |