Книга Этичный убийца, страница 69 – Дэвид Лисс

Я со вздохом кивнул, и Мелфорд тут же остановил машину. Я зашел с пассажирской стороны и влез внутрь. Пару минут мы просидели в полной тишине, а за окном меж тем мелькали дома, жилые фургоны, торговая площадь с магазином «Кей-март», [51] спортивной лавкой и итальянским рестораном. В человеке, который выходил из «Кей-марта», я узнал Галена Эдвина, того самого парня, в доме которого я чуть было не сорвал тот самый большой куш. Это было совсем недалеко от того места, где я торговал вчера.

Увидев, что я смотрю на торговый центр, Мелфорд произнес:

– Господи, я обожаю Флориду!

– Шутишь, что ли? А вот я ее ненавижу! Жду не дождусь, когда уеду отсюда.

– А по-моему, это ты шутишь. Это же замечательный край. Ни искусства, ни безусловных ценностей. Даже никакой более или менее определенной культурной ориентации. Здесь имеют значение только две вещи – недвижимость и магазины. Гольф-клубов здесь больше, чем школ, а кварталы из сборных домов растут и развиваются, как метастазы у ракового больного. А население? Стареющие люди, которые водят машину, как безумные подростки, ку-клукс-клан, все эти заправилы наркобизнеса, а ураганы, а лето круглый год?

– По-моему, все это отвратительно.

Мелфорд покачал головой:

– Когда живешь во Флориде, приходится ко всему относиться с иронией, а это здорово спасает от власти ложных представлений.

– А я бы хотел уехать и никогда больше не возвращаться, – ответил я.

– Ну что ж, значит, у тебя свой взгляд на вещи.

Мы проехали в полном молчании еще минут десять, пока я наконец не спросил, куда мы, собственно, едем.

– Увидишь.

– А я хочу знать сейчас.

Несмотря на необъяснимую симпатию, которую я испытывал к Мелфорду вопреки всему, что происходило на моих глазах, такая постановка вопроса выводила меня из себя. Я терпеть не мог, когда мне надевают на глаза повязку и оставляют в неведении.

– А ты, похоже, не в меру любопытен.

– Просто я не хочу, чтобы мне вышибли мозги, вот и все.

В тот же момент я пожалел о сказанном – не потому, что говорить такие вещи было опасно, а потому, что я, похоже, здорово задел Мелфорда: он вдруг сощурился и отвернулся.

– Я уверен, ты прекрасно понимаешь, что далеко не все свои проблемы я решаю посредством насилия, – сказал он. – Насилие – не более чем инструмент. Это как молоток. У него есть свое назначение, как у любого инструмента, и, если применять его по назначению, он просто незаменим. Но если ты станешь с помощью молотка менять ребенку подгузник, ничего хорошего из этого не выйдет. В случае с этими двумя людьми я применил насилие только потому, что считал это необходимым.

– Ну ладно, – согласился я. – Понимаю.

На самом деле я ничего не понимал, и это было слышно по моей интонации.

Мелфорд покачал головой:

– Лемюэл, поверь, я не люблю причинять никому боль. Я делаю это только тогда, когда у меня не остается выбора.

– Но ты все равно мне не скажешь, почему это сделал.

– Скажу, но только после того, как ты объяснишь мне, для чего нужны тюрьмы.

– Послушай, у меня нет сил разгадывать твои загадки. Я просто хочу знать, почему ты это сделал.

– Я очень хочу тебе все объяснить, но пока ты к этому не готов, ничего не получится. Это все равно что растолковывать четырехлетнему ребенку теорию относительности. Возможно, у него есть даже желание понять, но способности пока еще нет.

Первым моим побуждением было выпалить в ответ что-нибудь в свою защиту. Например, что он напрасно считает, будто мой уровень развития не выше, чем у четырехлетнего ребенка. Но я прекрасно понимал, что Мелфорд говорит о другом.

– А пока что, – продолжал Мелфорд, – самое главное – то, что мы с тобой оказались в одной упряжке. И у тебя, мой друг, серьезные проблемы. Как, впрочем, и у меня. В этих краях происходят опасные вещи, и мы с тобой имели неосторожность вляпаться в самую гущу событий.

– Но ведь я-то не имею к этому никакого отношения. Я ни в чем не виноват.

– Разумеется, ты ни в чем не виноват. А если в твой дом попадет молния и он загорится, ты тоже будешь в этом не виноват. Так что же, ты будешь стоять на месте и, оправдываясь, орать на огонь или сделаешь все возможное, чтобы спастись самому и потушить пожар?

На это мне возразить было нечего. Речь Мелфорда прозвучала настолько убедительно, что душа у меня ушла в пятки.

Мелфорд остановился возле китайского ресторана и объявил, что самое время пообедать. Я здорово проголодался, потому что за завтраком почти ничего не съел. Овсянка без масла и молока по вкусу напоминала канцелярский клей, и я был слишком занят разговором с Читрой, чтобы давиться этой дрянью.

– Для вегетарианца китайский ресторан – просто отличная штука, – сказал Мелфорд, когда мы уселись за столик в маленьком зале, стены которого были оклеены красными обоями с узором в виде множества золотых Будд. У входа стояли к тому же две статуи Будды, бадья с белыми и огненными золотыми рыбками и небольшой фонтан. – В китайских ресторанах обычно много блюд без мяса, а дичь у них вообще не принято есть.

Он разлил чай в две белые чашки, покрытые потрескавшейся эмалью.

Во время завтрака с Читрой я был полон решимости отказаться от всех продуктов животного происхождения; теперь же, сидя за одним столом с Мелфордом, я не хотел ничего, кроме мяса. Утром мне хотелось произвести впечатление на Читру, поразить ее чуткостью своей натуры; теперь же я хотел своим упорством произвести впечатление на Мелфорда. Нужно было, в конце концов, определиться, принимаю я эти убеждения или нет: хочу ли я стать вегетарианцем или же просто готов воздерживаться от мяса, чтобы нравиться женщинам.

Я развернул меню:

– А как насчет рыбы?

Мелфорд приподнял одну бровь:

– А что с рыбой?

– Рыбу-то ты ешь? Вот, например, каменный окунь в соусе из белых бобов. По-моему, звучит здорово.

– То есть исключаю ли я рыбу из списка живых существ только потому, что она обитает в воде, а не на суше? Ты это хотел спросить?

– Ладно, похоже, я понял, к чему ты клонишь. Но послушай, это же всего-навсего рыба. Не пухленький кролик и не буренка. Рыба. Мы каждый день ловим на крючок миллионы рыб.

– И что же? Теперь жестокость можно считать оправданной? Уж от тебя-то странно слышать такие вещи.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что вчера вечером в мотеле, когда я обнаружил тебя в компании тех двух молодцев, мне показалось, что это не первый случай, когда какие-то тупые сволочи используют тебя в качестве боксерской груши. Такое бывало и раньше, но это ведь вовсе не значит, что теперь в этом нет ничего страшного. Если мы привыкли обращаться с рыбами жестоко, это еще не значит, что это правильно. Если рыбы живут в воде и покрыты чешуей, а не кожей и мехом – это еще не значит, что с ними можно поступать, как нам вздумается.