Книга Щепки плахи, осколки секиры, страница 112 – Юрий Брайдер, Николай Чадович

Короче говоря, сражение, обещавшее стать решительным, так ничего и не решило. Лес остался за аггелами, число которых до сих пор было неизвестно, а окружающая его местность — за союзниками, среди которых боеспособными оставались одни только кастильцы.

Большинство уцелевших анархистов и ополченцев были заняты рытьем окопов (опасались вылазки аггелов).

По полю боя бродил человек, которого здесь раньше никто не видел, и внимательно вглядывался в лица убитых и раненых. На аггела он похож не был, и поэтому его никто не трогал. Когда он случайно наткнулся на кучку кастильцев, занятых обычным после ратных трудов делом, а именно сбором трофеев, среди них послышался взволнованный шепот, пущенный каким-то ветераном: «Дон Бутадеус, Дон Бутадеус».

Событие это было весьма неординарным и, согласно распространенному среди кастильцев суеверию, ничего хорошего не предвещавшим, поэтому для разбирательства явился сам дон Хаймес, ныне поверх лат облаченный в монашеский плащ.

Странный человек кивнул ему, как старому знакомому, и на хорошем испанском языке попросил отвести воинов на приличное расстояние от леса. Аналогичные распоряжения вскоре получили степняки и ополчение Отчины.

Как ни странно, но никто, даже нахальная Бацилла, не посмел возразить этому вполне заурядному на вид, да еще и невооруженному человеку, старавшемуся без особой нужды не поднимать взгляда на своих собеседников. Не прошло и часа, как вокруг леса образовалось мертвое пространство.

— Как резать? — спросила Лилечка, только что закончившая протирать спиртом раны Зяблика.

— По средней линии живота и сверху донизу, — ответил тот. — Но только пуп не задень… Смелее!

— Хорошо тебе говорить, — буркнула Лилечка. Зяблик, руки и ноги которого были привязаны к глубоко вбитым в землю кольям, пребывал в тяжком опьянении, вызванном внутривенной инъекцией спирта, однако продолжал мотать головой и что-то бормотать в забытьи.

Лилечка приставила лезвие ланцета к его уже начавшему вспухать животу и не очень сильно нажала. К ее удивлению, человеческая плоть подалась так же легко, как туго натянутая ткань. В лицо самозваному хирургу пахнуло всем тем, чем могут пахнуть прохудившиеся час назад человеческие потроха.

— Ай! — невольно воскликнула она.

— Пока все нормально, — голос Цыпфа предательски дрогнул. — Теперь осторожно вынимай кишки и вырезай поврежденные участки…

— Да тут все повреждено! — застонала Лилечка.

— Это тебе только кажется. Не забудь обложить операционное поле стерильными салфетками.

— Откуда ты все это знаешь?

— Читал когда-то пособие по хирургии.

Спустя некоторое время развороченное чрево Зяблика напоминало яйцо гигантского спрута, из которого, выбросив наружу синие тонкие щупальца, собирается выбраться новорожденный малыш.

— Что дальше? — спросила Лилечка, перемазанная кровью, как заплечных дел мастер.

— Нужно освободить кишки от содержимого. Бери их и пропускай между пальцев.

— Слава Богу, что поесть он был не любитель, — сказала Лилечка, занятая этим не совсем приятным делом.

— Бывалые солдаты вообще стараются не есть перед боем, — сообщил Цыпф. — И белье свежее одевают…

— Сделано, — спустя некоторое время отрапортовала Лилечка. — Уже зашивать?

— Нет, еще рано. Нужно стерильными салфетками очистить полость живота от всего лишнего. А потом хорошенько помыть ее.

— Чем, спиртом?

— С ума сошла! Сожжешь там все… Сейчас поищем… — Цыпф принялся изучать содержимое сумки. — Ну разве вот это, — произнес он не очень уверенно. — Физиологический раствор.

— Слышишь, стрелять совсем перестали, — заметила Лилечка, очищавшая чрево Зяблика с таким проворством, словно это был котел с пригоревшей кашей. — Неужели побили всех наших…

— Не отвлекайся, — Цыпф пинцетом помешивал в баночке со спиртом хирургические иглы и кетгут. — Сейчас тебе предстоит самое сложное. Сшить кишки, а потом брюшину.

— Что я, носков не штопала? — беспечно ответила Лилечка, к концу операции почувствовавшая себя весьма уверенно. — Да и на пяльцах всегда любила вышивать. А там стежок надо делать аккуратненький-аккуратненький.

— Не мешало бы и дренаж установить.

— А это что такое?

— Трубочки, которые на время остаются в прооперированной полости. Для удаления гноя. Тут я их, правда, не вижу, но мы что-нибудь придумаем. В крайнем случае можно использовать марлевые полоски. Или соломки.

Зяблик вдруг мучительно застонал, и все его как на показ выставленное нутро заходило ходуном.

— Поторапливайся, пожалуйста, — попросил Цыпф. — Не дай Бог, если он проснется распоротым.

— А если еще спиртом кольнуть?

— Опасно. Вдруг сердце не выдержит?

Когда все было закончено, Зяблик стал похож на младенца ненормальной величины, сумевшего выпростать из пеленок свои конечности (волосатые, а местами даже татуированные).

— Все, — Лилечка вытерла лоб использованной салфеткой. — Больше ни одного бинта не осталось.

— Больше пока и не надо… А потом их придется кипятить после каждой перевязки.

— Хочется верить, что мы его спасли. А что дальше? Аггелы могут явиться сюда с минуты на минуту.

— Будем уходить. Сделаем носилки или волокушу. А потом придется искать телегу… Ты заметила, как у него рука распухла в запястье. Наверное, перелом. Не мешало бы наложить шину.

— Сам и наложи. На это большой сноровки не надо. А я устала.

В этот момент с окружающим миром стряслось что-то неладное.

Вначале землю и небо озарила вспышка, столь яркая, что от всех мало-мальски крупных предметов вдаль побежали густые черные тени, явление для Отчины чрезвычайно экзотическое. Затем на людей обрушился звук такой мощи, что его действие на психику можно было сравнить только с падением во внезапно разверзнувшуюся бездну или с полетом на крыльях урагана.

Цыпф и Лилечка, заткнув уши, обернулись в ту сторону, где, судя по всему, должен был находиться источник этого звука. Леса, вокруг которого пролилось сегодня столько крови, почему-то не было видно, а над местом, по всем законам предназначенным для него, мерцали какие-то сполохи, похожие на северное сияние, каким его обычно изображают на иллюстрациях к учебнику географии.

Впрочем, они очень быстро угасли, и под серыми сводами мертвого неба вновь установился привычный сумрак. Только тогда Лилечка и Цыпф сообразили, что сокрушительный грохот продолжает звучать только в их бедных головах, а в природе он уже умолк.

— Что это было? — спросила потрясенная Лилечка.

— Говори громче! — Цыпф подкрепил свои слова красноречивым жестом.

— Я и так почти кричу!