Книга Братья наши меньшие, страница 13 – Владимир Данихнов

Лена потянула меня к маленькой железной калитке в заборе; толкнула ее. За калиткой виднелись оградки, кресты и надгробия, которые днем выглядят вполне невинно, но сейчас они вовсе не казались такими, потому что светила полная луна и колыхалась серая, а в свете луны — седая, кладбищенская трава. Хищные руки Ленки тянули за собой, а я упирался, со страхом вглядываясь во тьму, и бормотал под нос.

— Лена, я вспомнил… — бормотал я. — Мне надо быть сегодня дома пораньше…

Мой голос вспугнул зверюшку в кустах сирени за одной из оградок, и я вздрогнул, потому что, наверное, то был упырь, пожирающий гнилую мертвячью плоть, или сатанист, пожирающий гнилую мертвячью плоть, или бешеная собака, пожирающая гнилую мертвячью плоть; а может, там прятался маньяк, готовый в любой момент кинуться на нас с ножом и прирезать, а плоть нашу, ставшую гнилой и мертвячьей, съесть.

Лена остановилась и оглянулась на меня; лицо ее было в тени, и непонятно было, о чем она думает.

— Ты уверен? Я бы показала тебе могилы всех моих мертвых родных. Сейчас полная луна, и при такой луне их будет прекрасно видно. Я буду обнимать тебя и расскажу о каждом из моих мертвых родных.

— Конечно, очень интересно поглядеть на могилы твоих мертвых родных, Лена, но давай лучше в следующий раз?

Она пожала плечами:

— Ну хорошо.

Возвращались мы тем же путем.

Я проводил Ленку до самого ее дома — новомодной пятнадцатиэтажки. У своего подъезда, освещенного единственной лампочкой без плафона, она остановилась и прошептала, помявшись:

— Дома никого нет, отец по делам улетел в Берлин, но я не буду тебя приглашать. Извини, но так будет лучше. Не думай, Кирилл, не потому я тебя не приглашаю, что ты мне не нравишься, совсем наоборот. Я не приглашаю тебя, потому что ты особенный, ты такой особенный, что даже на кладбище со мной почти пошел!

— Все в порядке, — сказал я. — Пока, Лена. — И не сдвинулся с места, потому что были недосказаны нужные слова, вот только я никак не мог сообразить, какие именно.

— Пока, — сказала Лена и тоже не ушла.

— Да, пока… — подтвердил я, ковыряя ботинком асфальт.

— Вот именно, пока… — шепнула Лена.

— В смысле до завтра… да.

— Завтра, ага…

— Завтра мы, конечно, увидимся, угу.

— Совершенно верно.

— Так пока же!

— До встречи!

Она стояла у подъезда и мяла платок в черных разводах от слез и туши, кусала губы, на которых размазалась помада, и говорила так тихо, что мне приходилось напрягаться, чтобы услышать ее:

— Кир, а хочешь, я буду твоей девушкой? Только твоей и больше ничьей и даже на кладбище не буду заставлять тебя ходить и сама перестану — хочешь? Я научусь вышивать крестиком, и стану как обычная девчонка, и помирюсь с дурами-одноклассницами, и перестану поклоняться дьяволу и наводить порчу на учительницу географии — хочешь? Я стану прилежной женой, а потом, когда-нибудь, матерью — хочешь?

Я молчал минуту или около того, обдумывал долгий и «умный» ответ, но испугался отчего-то, улыбнулся и помотал головой:

— Извини. — Обернулся, собираясь уйти, мечтая спрятаться от искушения, не желая возвращаться, но она удержала меня за руку и вложила в ладонь мятый бумажный листок, от которого пахло ее духами.

— Моя визитка. Позвони, если передумаешь.

Я очень хотел сказать «хорошо», потому что после случая в кино, после ее слез, я ощутил влюбленность и захотел встречаться с ней. Я хотел, чтобы Лена исправилась и это стало бы целиком и полностью моей заслугой, но потом представил, как будет, если парни узнают, что я встречаюсь со школьной подстилкой, и поспешно выкинул мысль из головы.

Ленка проучилась у нас до конца четверти, а с нового года перевелась в другую школу. Может, вернулась в старую, точно не знаю. Ее листок я бережно хранил в блокноте и иногда доставал, чтобы понюхать духи, напоминающие запахом ваниль, но так и не позвонил, а потом перестал и доставать, потому что запах выветрился.

Сволочной Даров смотрел на меня после того вечера с ехидством. Наверное, догадывался, что случилось. Я все чаще и чаще душил его в своих мыслях, а иногда толкал под машину, но осторожно, так, чтобы меня никто не заподозрил.

На выпускной вечер кто-то из одноклассников притащил вырезку из газеты, на пятой странице которой оказалось черно-белое фото улыбчивой Ленки и заметка о попытке самоубийства. Девчонка выпрыгнула из окна четвертого этажа; выжила, но осталась инвалидом на всю жизнь. По крайней мере, так писали. Еще сообщали, что перед этим Лена успела загнать в вену немалую дозу морфия и проглотить кучу таблеток. Одноклассники гоготали, вспоминая приятные вечера, проведенные с Леночкой в ее квартире на ее роскошной кровати, смаковали интимные подробности и хвастались, кто сумел больше — цифры у всех выходили астрономические.

Я слушал их долго и внимательно, а потом не выдержал, растолкал и дал в глаз главному рассказчику, Петьке Дарову. Даров кинулся на меня с кулаками, а я повалил его на пол, но придушить, как в мечтах, не успел, потому что нас разняли. Меня друзья Петьки в воспитательных целях уронили на пол и пару раз случайно наступили на спину, отчего хрустел, прогибаясь, позвоночник.

Потом, избитый, я сидел в самом углу банкетного зала в гордом одиночестве, потягивал шампанское из фужера и угрюмо поглядывал на танцующие пары. Выпускной бал близился к концу, диджей ставил только медленные танцы, и я смотрел, как пьяные парни обнимают и неумело ведут окосевших от алкоголя одноклассниц, и я кривился, потому что воняло потом и противными терпкими духами. А может быть, все было не так. Может быть, было радостно и грустно оттого, что школьные годы позади, но в ту секунду я злился на Дарова и его друзей, и бал виделся в черном свете.

Ко мне подсела Машенька Карпова.

Она аккуратно оправила нарядное синее с блестками платье, пальчиками провела по завитым волосам и потупилась. В груди у меня потеплело, но все равно я злился, а она прошептала, ковыряя тонким пальчиком липкую от пролитого шампанского столешницу:

— Кир, ты как?

Я вспоминал ботинок проклятого Дарова у собственной физиономии, поэтому ответил невпопад:

— Маша, выйдешь за меня замуж?

— Я думала, ты до сих пор любишь эту… Лену, — ответила на полном серьезе Маша, а потом, спохватившись, густо покраснела, опустила глаза и скромно улыбнулась.

Я поперхнулся. Оказывается, про нас с Леной гуляли сплетни; быть может, сама Ленка рассказала девчонкам что-то, разозленная моим отказом?

— Нет, — ответил я.

— Да, — сказала Маша.

— Что «да»?

— А что «нет»?

Издеваешься? — буркнул я.