Книга Карлики, страница 55 – Максим Дегтярев

Абметов даже вскочил — так он разволновался.

— Успокойтесь, доктор, мне все ясно, — заверил я его, — вы меня убедили, системы уравнений должны быть одинаковы и точка. А у Франкенберга они выходили неодинаковыми?

— Неодинаковыми, — подтвердил он и посмотрел мне в глаза. Он старался определить, понял ли я его объяснение или только притворяюсь. Я же почти не притворялся.

— Хорошо, а чем эта неодинаковость чревата? Два решения уравнения вместо одного — это что-то вроде раздвоения личности. А как интерпретировать неодинаковость уравнений?

— Синдром дереализации вас устраивает?

Я присвистнул. Меня даже раздвоение личности не устраивало.

— Ничего себе — раздвоенная личность и каждая — шизофреник. Это же не лечится!

— Вы правы — не лечится, — кивнул он.

— И вы утверждаете, что у нестабильного сознания присутствуют оба синдрома сразу — и раздвоение личности и дереализация?

Абметов замялся.

— Нет, не обязательно оба. Что-нибудь одно — это точно.

— Уже легче, — обрадовался я.

Абметов снова уселся в кресло, положил руки на колени, точно древнеегипетское изваяние, и поджал губы. Так он ждал новых каверзных вопросов. Я сказал:

— Смотрите, вот мы только что доказали, что не только какие-то там выдуманные гомоиды, но и вполне обычные люди могут вести себя так, как предсказывает нестабильная модель — и дереализация, и раздвоение личности встречаются и у людей. Правда, мы таких людей считаем больными, но мы же не считаем, что они перестали быть мыслящими существами! Почему же тогда антропологи убеждены, что теория Франкенберга не может быть воплощена в жизнь. Почему его оппоненты говорили, что нестабильные модели нереализуемы практически?

Абметов ответил не сразу.

— Понимаете ли в чем дело… Вести себя так, как предсказано нестабильной моделью — это не тоже самое, что реализовать такую модель. Психические отклонения у людей — это всего лишь отклонения, а не общее правило. У двух разных болезней могут быть одинаковые внешние симптомы, но лечить-то их нужно по-разному. Поэтому, ваша аналогия с человеком не совсем удачна. Теперь, о том, что говорили оппоненты. Знаете, природа во— первых, требует простоты. А во-вторых — долговременности или, иначе говоря, стабильности. Простота может быть принесена в жертву стабильности. Очевидный пример тому — человек. Стабильная модель рефлексирующего разума и проще нестабильных моделей, и она УЖЕ более-менее успешно реализована в человеке. Заметьте, никто не говорит, что эта модель полностью человека исчерпывает. Я, так же, согласен с тем, что человек несовершенен, как впрочем, и весь наш мир. Если допустить существование иерархии мыслящих существ и если предположить, что человек занимает лишь некоторую ступень в этой иерархии, причем, не самую высокую, то из этого еще не следует, что те, кто стоят выше, на нас совсем не похожи. В том смысле, что следующая ступень не обязательно должна отвергать предыдущую. К чему природе испытывать остальные модели, если даже при поверхностном рассмотрении они никуда не годны…

— Вы все про природу да про природу, — перебил я Абметова, — речь-то идет об искусственных существах, о гомоидах!

— Нельзя создать то, что не предусмотрено самой природой, — отрезал он, — вам нравится квадрат больше чем эллипс — ради бога, но планеты летать по квадрату вы не заставите. Так и тут — слепить Голема из глины всякий сможет, но чтоб вдохнут в него жизнь — одной пентаграммой не обойдешься!

— Какой такой пентаграммой? — спросил я и подумал, только бы он про Адама Кадмона не вспомнил.

— "Шем ха фораш", что означает «истинное имя Бога». Так в свое время оживляли големов-гомоидов.

Что-то уж больно он разнервничался. Я продолжал его донимать:

— Очень кстати вы вспомнили о Големе. Помниться за завтраком вы рассказывали прелюбопытную теорию, о том как легенды превращаются в быль. Так вот вам еще один пример: Франкенберг воплотил в жизнь легенду о Големе.

— За големов и биороботы сойдут, — огрызнулся Абметов, — вы либо и впрямь не понимаете, либо не хотите понять: все что ни делает человек, все несет печать его, человеческого, способа мышления. Чтобы создать субъекта мыслящего по-другому нужно быть, по меньшей мере, Господом Богом. Мало того, нужно весь существующий мир переделать так, чтобы само существование этого субъекта стало возможным. Как в примере с планетами — чтобы заставить одну единственную планету летать по квадрату, необходимо всю Вселенную перестроить по новым законам.

Ну вот, думаю, и Господа Бога приплел.

— Вы хотите сказать, что существование гомоидов противоречит законам физики. И каким же, позвольте спросить?

— Второму началу термодинамики, если угодно! — выпалил он не задумываясь. Опять врет, подумал я.

Из-за двери в спальню выглянула испуганная Татьяна.

— Вы еще не подрались? Может вас обедом покормить, а то вы друг друга сожрете скоро.

— Не думаю, что это своевременная идея, — сухо заметил Абметов. Он вдруг превратился в этакого обиженного педанта.

— Закажем в номер, — отозвался я.

Не вовремя Татьяна вмешалась — мне почти удалось вывести его из себя. Хорошо испытанный на Шефе способ общения — сначала довести собеседника до белого каления, а потом внимательно выслушать все, что он на самом деле о тебе и об всем на свете думает — результата не дал. Татьяна заказала обед и включила телевизор. Уходить она больше не собиралась.

— Продолжайте, продолжайте, я не слушаю, — сказала она, глядя в экран. Реклама «Глобального Страхового Общества» прорывалась и здесь: «Если вы застрахованы у нашего конкурента, то мы застрахуем вас от его банкротства», — обещали с экрана.

Абметов вспомнил о сделке:

— Теперь ваша очередь рассказывать. Кто такой этот ваш Джон Смит?

Ни слова ни говоря я протянул ему выдуманный мною самим адрес.

— И это все? — возмутился Абметов, — по этому адресу человека найти невозможно.

Я пожал плечами:

— Это все что у меня есть, — и это была чистая правда. Абметов, однако, не поверил:

— Вы сами-то пробовали связаться с ним по этому адресу.

— Бесполезно, — уклончиво ответил я.

Абметов задумался.

— Знаете что, — выдал он минуты через три, — сдается мне, никакого Джона Смита нет и в помине.

Если бы, сказав это, он посмотрел мне в глаза, то, безусловно, прочитал бы в них утвердительный ответ, поскольку, чтобы врать систематически мне необходимо вдохновение, а вдохновения в ту минуту у меня как раз и не было. К счастью, Абметов смотрел не на меня, а куда-то в пол. Пока он кончиком ботинка приглаживал ворсинки на ковре, у меня возникла одна идея.

— Вот, взгляните, — я протянул ему крылатую пирамидку.