Онлайн книга «Мы из Конторы»
|
Человек сделал шаг вперед и, вытянув вперед руку с коробкой, сунул ее в дверь. И в тот же миг все пришло в движение!.. Двери соседних квартир одновременно распахнулись, и из них выскочили бравые ребята в пиджачках, с поддетыми под них бронежилетами. Выскочили и в мгновение ока оказались перед нежданным «гостем», цепко ухватив его за руки. А один обжал его удерживающие коробку пальцы своей рукой и что было сил сжал, не давая возможности разжать их. В коробке что-то плюхнуло и перекатилось. А снизу, с улицы, топоча подошвами ботинок по ступеням, уж бежали мужички, высыпавшиеся из автобуса. В руках у них были резиновые дубинки, на боках болтались короткие пистолеты-пулеметы. Быстрей… Быстрей!.. Лестничная площадка мгновенно заполнилась людьми так, что повернуться негде было. «Гость» стоял, распластанный и размазанный по стене, испуганно оглядываясь по сторонам. Его песенка была спета!.. Но тут из-за спин бойцов спецподразделения и из-за того, в халате, мужчины, что открыл дверь, вылез Herr Baumgartman. Бывший в прошлом полковником Городцом. — А ну пустите меня! — орал он почему-то по-русски. — Пустите к этой падле, я с ней по-своему потолкую! Его, конечно, не пускали, оттирая назад, отчего полковник все больше ярился. — Ну вы чего? Ну дайте мне на него хотя бы взглянуть! — Nain… nain! — вежливо объясняли Herr Baumgartrnan. Но он лез на рожон, силясь прорваться к своему, с которым, возможно, был знаком, обидчику. Не знал полковник немецких порядков. Вернее, недооценил их. — Halt! — рявкнули на него. И еще раз: — Halt! И кто-то из «рексов», дабы призвать его к порядку ткнул полковника резиновой дубинкой в живот. Отчего полковник охнул. И обиделся. — Ты кого, падла?.. Ты кому хальт?! И оттолкнул обидчика. Чуть не рассчитав сил. Отчего тот ткнулся каской в стену. Что можно было квалифицировать уже как открытую, направленную на представителя органов правопорядка при исполнении им службы агрессию. И поступить в соответствии с параграфом семь дробь пять служебной инструкции. Потому что в Германии все регламентируется инструкциями, параграфами и подпараграфами, даже то, что в голову не придет! Согласно параграфу семь дробь пять к нарушителю можно было применить силу. Отчего его тут же приперли к стене, ткнув в поясницу дубинку. «Рексам» было все равно, кого арестовывать и сколько — одного или двух. Хоть трех. Сегодня их натравили на русаков, а этот, кажется, тоже был русаком. Допустившим жест агрессии. Полковника припечатали к стене, расплющив по ней, как амебу, наддали коленом под зад, нажали на спину и стали обстукивать карманы. — Да вы что, козлы, я же свой! — возмущался Herr Baumgartman. — Вы ж меня защищать должны, падлы нерусские, а вы мордовать?!. За что тут же вновь получил дубинкой по темечку, да пребольно. От чего — в смысле от удара, — кровь прилила ему в голову. А тут еще прозвучал памятный всякому русскому по отечественной истории и патриотическим фильмам окрик: — Hende hoch! Чего уж стерпеть было вовсе невозможно! — Чего? Кому ты — хенде? Мне — хох? А ха-ха на твой хенде — не хо-хо? И уже не разбирая, где свои, где чужие и кто свой, кто чужой в его-то эмигрантском положении, полковник Городец вырвался и стал крушить всех подряд, колотя кулаками по забралам шлемов и по кевларовым «броникам», и стал валить бойцов спецподразделения друг на дружку, как косточки домино. А когда отбил о пуленепробиваемые забрала костяшки пальцев и получил еще пару раз по роже дубинкой, стал расчетливо пинать фрицев под бронежилеты, норовя угодить по их нордическим достоинствам. И очень удачно попадал! — На, падла, — получай, гнида! И ты!.. И тебе!.. Он расшвыривал «рексов», как щенят, потому что они не привыкли к столь отчаянному сопротивлению, чаще имея дело с запуганными до икоты эмигрантами и законопослушными, которые, едва их заприметив, ручки задирали, немцами. А тут напоролись на боевого, владеющего всеми возможными приемами рукопашного боя офицера, которого неудачно, потому что не до смерти, огрели дубинкой по его непутевой голове. — Что, гансы, войну забыли? Кто в Берлин вошел, забыли? А кто в Москву хотел — хрен им в рыло! — орал во всю глотку Herr Baumgartman. — Жукова забыли! Бой разворачивался в узком пространстве лестничной клетки, что давало выгоды для нападающей стороны, сводя на нет преимущество обороняющейся. Потому что нападал Herr Baumgartman. На подразделение ZET-7. — Млеко вам — да?.. Яйки вам? Да? А не Гитлер, блин, капут? Ваш!.. А если не яйки — а по ним, по самым! А?!. Не нравится? Забыли русского солдата? Забыли Сталинград!.. Наш!.. Тогда — получай! И ты! И тебе!.. Я вам покажу, падлы, хенде хохи, мать вашу фрицевскую!.. Но все ж таки численный перевес был на стороне немцев. И техническое вооружение тоже. Кто-то, исхитрившись, ткнул полковника в живот электрошокером, отчего того подбросило под потолок, другой, уже в падении, огрел дубинкой и пустил в лицо струю удушающего газа, отчего Herr Baumgartman обмяк и, хватая ртом воздух, свалился на пол. Враг был повержен! — Rusisch Swain! — сказал кто-то из «рексов», неся в горсти свои не уместившиеся под «броником» и потому разбитые части тела. — Сам — швайн! — прохрипел полковник. — И папа твой — швайн, и мама — швайн!.. За что его огрели еще раз, хоть что он кричал, не поняли. Огрели, чтобы утихомирить. После чего в соответствии с требованием параграфа fihr стали составлять протокол, куда вносить причиненные спецподразделению ZET-7, а также подъезду убытки, дабы представить виновнику счет. Стали считать синяки, шишки и царапины на стенах, разбитые подъездные стекла, вазочки и потоптанные цветы, вырванные из горшочков. Все как положено, как положено в Германии, где всегда, во всех случаях должна быть виновная сторона, на которую будут отнесены все издержки. А буде виновная сторона отдаст богу душу, то на его вторую половину, на его детей или внуков! И никуда они не денутся — и будут платить! Будут — как миленькие! Но, уже начав было подсчет убытков, вдруг вспомнили о главном виновнике баталии, из-за которого вся эта заварушка случилась — о том «прохожем» с коробкой. Которого на поле боя не оказалось! Потому что он покинул его по-английски — не прощаясь. А тут еще случилась путаница. — Где он? |