Онлайн книга «Котт в сапогах. Поспорить с судьбой»
|
— А? Вы отправляетесь уже? — Видишь ли, Андрэ, пока ты спал, прошли уже почти сутки… — Да правда, что ли? То-то я такой голодный! А-а-а… а тогда почему вы не отправляетесь? Неужто из-за меня? — Собственно, мы еще вчера покинули Бублинг, Андрэ, — вздохнул я. — И сейчас мы на расстоянии дневного перелета от него… Эх! Ладно, к вечеру мы тебя доставим назад… — Господин капитан! Если вы ради меня собираетесь возвращаться — я не приму такую жертву! Я ведь понимаю, как важен для вас каждый день. Я сам виноват, что так вышло, и готов нести всю толщину ответственности! — Это ты, насмотревшись на придворных, возомнил себя таким же хитрецом? — ухмыльнулся я. — Так ты ошибаешься. Прежде всего, запомни — ложь нельзя произносить так напыщенно, тем более подслушанными где-то чужими словами. Чтобы тебе поверили, врать надо легко и просто, между делом… — Чему ты его учишь?! — возмутился Архимед. — Не умеет врать, и слава богу! Радоваться надо встрече со столь чистым душой человеком! — Я тебя умоляю! Он не человек, он — король! Король, не умеющий врать, — это ж курам на смех! Как он править будет? Впрочем, вернемся к нашим баранам… Андрэ! — А? Дык это… Я же говорю! Не хочу, значит, чтобы вы жертвовали собой! Вот! Готов нести полную полноту! То есть полную толщину! Толстую полноту! — Андрэ… — Ну а че? Я не могу, что ли, благородных чувств чувствовать? — обиделся король. — У меня их, может быть, и побольше, чем у всяких благородных. Просто я их выразить не умею! Но очень даже чувствую! — Можешь, можешь, — успокоил я его. — Но я не могу принять такую жертву. Да и Анне сейчас нужна твоя поддержка. Так что поворачиваем… — Не надо! — убежденно возразил Андрэ. — Или я сбегу! Вот честное слово — один сбегу! — Ага… — Правда ваша, господин капитан! Не умею я врать-то. И завсегда из-за того страдаю. Не хочу я во дворец возвращаться! Совсем они меня заклевали! Возьмите меня с собой, а? Я вам пригожусь! — Интересно — чем это? — Ну а я почем знаю? Мое дело — предложить, а вы уж думайте, где я могу быть надобен. А только че вы там ни надумаете, во дворец я однозначно не вернусь! — Ладно, ладно! — вздохнул я. — Убедил. Никто тебя силой в Бублинг не повезет. — Вот спасибо-то! — расплылся в довольной улыбке гигант. — Я ведь все понимаю! Я потом Анне все объясню. А сейчас мне бы хоть чуть-чуть отдохнуть от всего этого… — Угу. Сейчас отдохнешь. Я обернулся к Архимеду и Николасу: — Вот вам и помощник нашелся. Начинайте трубы наращивать, а то уже рассвет скоро. К тому моменту, когда солнце показалось из-за горизонта, все четыре воздушные трубы прибавили в высоте вдвое. Правда, внешне корабль стал еще более странным, но с этим пришлось смириться. — Выглядит как приют сумасшедшего алхимика, — хмыкнул Николас, разглядывая итог наших трудов. — Кстати, хорошее название для корабля — «Сумасшедший алхимик»! — Ты на кого это намекаешь? — обиделся Архимед. — Я вовсе не алхимик! Я — механик! И не сумасшедший! — А чего ты тогда взъерепенился? — пожал плечами ярл. — Значит, никакого намека и не было. Ну что? Отправляемся? — Постойте, постойте, друзья! Ведь плыть без названья нельзя! — Тебя не спросили, — проворчал Николас. — Я же предложил «Сумасшедшего алхимика» — никто вроде не возражал… — Как это — никто?! Я возражал! — Твои возражения мы отметаем как нелогичные. Ты же сам сказал, что не алхимик и не сумасшедший, значит, никакого намека на тебя в названии нет. А само по себе — отличное название, по-моему! — Совершенно не имеющее отношения ни к мореплаванию, ни к чему-либо вообще! — Предложи свое! — Да легко! Надо какое-нибудь грозное имя, чтобы отражало его суть… Ну, например, «Отважный»! — Банально. — «Беспощадный»! — Иезус Мария, к кому?! — О! «Гремящий»! — Угу. Вот это полностью отражает суть! Гремящий и смердящий! — «Поцелуй муз, запечатленный на косточке граната в садах Парнаса». — Хосе, лучше молчи! — «Гремящий медведь»! — С чего бы медведю греметь? Он что, гороховое поле объел? — Тогда просто — «Медведь»! — «Орел»! — «Попугай»! — Очень грозное имя! — Зато попугаи умные! Я во дворце с одним разговаривал — он такие слова знает, что я их даже сразу забыл. — Андрэ, ты тоже лучше молчи. — Да вы посмотрите на корабль со стороны — куда ему грозное имя? У него что, очень грозный вид? Это не орел… скорее пингвин. — А пингвин как выглядит? — Ну-у-у… примерно как наш корабль. А ты что, пингвинов не видел? — Нет, откуда? — Я тоже, — признался я. — Слышал, что есть такая птица, от путешественников, но сам никогда не видел. Говорят, она обитает во льдах… О! — А ведь верно! — оживился Архимед. — Я тоже про пингвинов только слышал, но если они живут на севере… Ах, черт! Они на севере как раз не живут! Наоборот, на юге. — Ерунда! — отмахнулся Николас. — Главное, что они во льдах живут! И мы плывем к ледяным берегам. Мне нравится! — Да, неплохо… Но как-то слишком просто. Надо второе слово, отражающее суть корабля. — Как его создатель, требую, чтобы оно было грозным! Это вопрос уважения к кораблю и к самим себе! — Ладно, пусть будет «Грозный пингвин»! — Отлично! Сим нарекаю тебя… Николас отцепил от пояса фляжку и плеснул немного рома на палубу. Потом окинул нашу разношерстную команду взглядом и скомандовал: — Ладно, а теперь — по местам! На самом деле «мест» на корабле было только два — у штурвала и у топки. У штурвала, соответственно, встал сам Николас, а к топке поставили Андрэ. Король попытался было от этой «чести» отбояриться, но Архимед легко подавил бунт, пообещав лишить его величество кексов к завтраку. Сам изобретатель, впрочем, тоже остался возле паровой машины, поскольку уже знаком был с нестандартным образом мышления Андрэ и побаивался оставлять его наедине с тонким механизмом. Да и к зиме грек оказался совершенно не приспособлен, а в машинном отделении было теплее всего. Я бы и сам предпочел сидеть возле пышущего жаром котла, но там же устроился и Гай, немедленно затеявший спор с Хосе Альфонсо. Как неожиданно выяснилось, призрак тоже понимал язык зверей и птиц, чем петух немедленно и воспользовался. Учитывая, что на его схоластические тирады поэт отвечал в своем привычном стиле — корявыми пафосными стихами, — я вскоре не выдержал и убрался в рубку. |