Книга Теневая линия, страница 29 – Глен Кук

Валери полюбила Хоксблада.

Слухи об их романе просочились в Крепость. Шторм пришел в ярость. Он обвинил Ричарда во всех преступлениях, в которых только способен обвинить отец любовника дочери. Майкл организовал их встречу. А Шторм, как самый последний дурак, отрекся от Валери, когда она отказалась вернуться домой.

Он пожалел об этом в ту же минуту, но упрямство помешало ему отказаться от сказанных слов. И еще сильнее пожалел, когда Хельга, обманув собственного отца, похитила Валери и заточила в Фес-тунг Тодесангст.

Бедняжка Валери. Она попала в церебрально-механическое рабство, думая, что отец ее бросил, что он ее хладнокровно разыграл, как карту в игре.

С тех пор Шторм никогда не забывал про Хельгу. Месть, которую он сейчас планировал, была только задатком полной расплаты за его поруганную любовь к дочери.

Они были суровыми, безжалостными и архаичными, все эти Штормы, Ди, Хоксблады и те, кто им служил.

«Хватит!» – приказал себе Шторм. Он и так слишком часто распинает себя на этом кресте. Дрожащей рукой он переключил переговорное устройство на прямой речевой контакт.

– Валери?

Он почувствовал, как взбудоражилось нутро системы, ответившее ему электронным потрескиванием. А потом пришел сигнал, который его прибор преобразовал в вопрос:

– Кто это?

В голосе были обертоны удивления.

Шторм был готов дать лишь один ответ, тот единственный, который не должен был вызвать взрыв злобы.

– Ричард Хоксблад.

– Ричард? Что ты здесь делаешь?

Он почувствовал ее неуверенность, надежду, страх. И покачнулся от удара, подавляя в себя тошноту. Какой-то гнусный червь грыз его внутренности, прорываясь наружу.

Если у них с Ричардом и возможно согласие, то лишь в одном – Хельга должна за это заплатить.

Ричард любил Валери. Эта любовь стала еще одной непреодолимой пропастью между ним и Штормом.

– Я пришел повидаться с тобой. Освободить тебя. И узнать, что Хельга замышляет против меня и твоего отца.

Наступило долгое, тягостное молчание. Шторм уже испугался, что потерял ее окончательно.

– Кто говорит со мной? – раздался ее голос. – Я спала здесь так долго, так спокойно.

Он тут же уловил фальшь в ее словах. Никакого спокойствия для Валери Шторм здесь быть не может. Уж об этом Хельга позаботилась.

– Ричард Хоксблад, – снова ответил Шторм, жалея, что никогда не слышал их интимных разговоров, ласковых прозвищ, которыми они называют друг друга ночью, всех этих милых пустяков, имеющих значение лишь для двоих влюбленных. – Валери, что это за новый комплекс, который я видел по дороге сюда?

Между логовом монстра и камерой Валери он мало что видел, кроме стерильной тишины, но на последних уровнях ему пришлось тихо, как котенку, проскользнуть через зону строительства.

Шторм опасался, что рабочие-зомби заметили его. Очищенные от личностных признаков, они мало чем отличались от роботов. Но кто знает – вдруг этих роботов запрограммировали на фиксацию всех аномалий.

– Это склепы-морозильники для сыновей моего отца. С их смерти моя повелительница начнет свое мщение.

Шторм подавил гневную реакцию.

– Как? И почему?

– Хельга и ее отец решили, что мой отец будет воевать в Черном Мире. А потому хотят взять в плен нескольких моих братьев и держать их здесь, пока бой не закончится.

– Хельга никогда их не отпустит.

– Нет. Но ее отец этого не знает.

– Как это будет сделано?

– Их захватит Майкл Ди.

Шторм вспомнил о мучивших Бенджамена кошмарах. Неужели это истинные предчувствия? Неужели оба близнеца наделены даром пси-контактов и Безликий Человек – это Майкл Ди?

– А как они убьют Бенджамена? – невольно сорвалось у него с языка. И он тут же скривился, будто надавил на больной зуб. Хоксблад не мог знать о подобных планах. И вычислить их не мог бы.

– Кто ты? Ты говоришь не так, как Ричард. В твоих словах столько холода… Он не мог бы… Шторм. Мой отец. Это ты. Только он мог подозревать…

Она была слишком ошеломлена, чтобы поднять тревогу, а может быть – не захотела. Может быть, она отчасти его простила.

– Прости меня, Валери. Я поступил как дурак. Слова застревали в горле. Шторм не привык признавать ошибки.

Теперь он должен был действовать быстро. Наверняка Хельга позаботилась, чтобы у Валери не было от нее секретов.

– Рыжик… прости. – Он должен был это сделать. Узнав о том, что Валери в плену, они с Ричардом согласились, что это необходимо.

Был только один способ освободить Валери Шторм. И никакого другого.

Его плоть от плоти, кровь от крови… Перед глазами все расплывалось. Они были влажны.

Дрожащей рукой он потянулся к большому красному рубильнику в центре терминала. Червь, копошившийся внутри него, превратился в злобного дракона с когтистыми лапами.

А он-то думал, что слишком состарился и загрубел, что такой боли ему уже никогда не испытать.

Всего лишь на какой-то миг он заколебался. А потом снял ручку с предохранителя и резко дернул на себя.

И тут же шлем его наполнился стоном – словно кто-то умирал от удушья. Рука дернулась к переговорному устройству, он заставил ее остановиться. Он должен слушать и запоминать. Потому что этого страшного момента никогда бы не было, не будь он таким идиотом.

Человек должен до конца распробовать горечь собственной глупости, как и сладость собственной мудрости, поскольку мудрость рождается из хорошо запомненной глупости.

Валери умирала.

– Какой покой… – еле слышно пролепетала она. – Папа, скажи Ричарду… Пожалуйста, скажи Ричарду, что я… что я…

– Скажу, Валери. Рыжик. Обещаю тебе.

– Папа… сыграй мне что-нибудь… как раньше. Одна слеза скатилась у него по щеке – он вспомнил мелодию, которой убаюкивал ее в детстве. Шторм снял рюкзак, моля Бога лишь об одном – чтобы инструмент его остался целым после стужи и схватки с часовым Хельги. Он смочил слюной мундштук, потом закрыл глаза и заиграл. Кларнет чуть сипел, но послушно вытягивал мелодию ее детства.

– Вот эту, рыжик?

Безмолвие. Жуткое, кричащее безмолвие смерти.

Он дал волю ярости, заглушающей другое, более глубокое и пронзительное чувство. На одну бесконечную минуту скорбь захлестнула его без остатка. И мелодия оборвалась, уступив место надрывному вою.

Валери была не первой из тех, в чьих жилах текла его кровь и кого он убил. И, быть может, не последней. Но привычность не унимала боль. И плакать бессонными ночами ему придется всегда.

Такого Шторма, Шторма слез, скорби и ярости, не видел никто и никогда, кроме Фриды. Это она обнимала Шторма в моменты, когда он сотрясался от рыданий.