Онлайн книга «Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37»
|
– Почему? – удивился Святогорский. Татьяна Георгиевна вопросительно посмотрела на интерна. – Говорит, детей на мужей записывать невыгодно. Алиментов от них не дождёшься, а так государство хоть какие-то деньги платит – как матери-одиночке, – ответил анестезиологу Александр Вячеславович. – Вы откуда знаете такие подробности? «Доктора Хауса» насмотрелись? – удивился Аркадий Петрович. – Нет, просто уважаю анамнестические детали. – Он не нарочно! Наши бабы Денисова очень любят! Часами его в палате держат! – не удержалась от саркастической ремарки ассистирующая интерну заведующая. – Донати? – уточнила спрятавшая улыбку операционная медсестра. – Косметику можно. Она тощая. – Александр Вячеславович, косметику накладывают не тощим или толстым, а тем пациенткам, кого слово «косметика» гипнотизирует. Кстати, по Донати заживление физиологичней. Вы же понимаете, что косметика – это лишний шовный материал в ране. А если регенерация на уровне – следы от Донати совершенно не заметны. Или вам лень швы снимать?! После наложения асептической клеевой повязки и обработки влагалища Мальцева сказала традиционное: – Кровопотеря пятьсот, моча по катетеру светлая, двести миллилитров, всем спасибо. Александр Вячеславович, историю запишете и мне на подпись. Святогорский приводил в себя госпожу Касаткину. – Лёша приехал? – прохрипела она перво-наперво. – Поздравляю, у вас мальчик! – радостно возвестил анестезиолог. – Маленький мальчик. И говоря «маленький» – в данном случае – я имел в виду не возраст. Кило девятьсот, сорок семь сантиметров. – Лёша, говорю, приехал?! – никак не прореагировала мамаша. – Ху из у нас Лёша? – Лёша у нас муж, – ответил за родильницу интерн. Касаткину пришлось снова вырубить, потому как она стала кашлять, крыть всех оставшихся в операционной матом и требовать немедленно впустить к ней мужа. Который, сказать по правде, попросту не прибыл. Хотя, судя по её текстам, крепко-накрепко обещал. В час ночи Мальцева, Святогорский и Денисов сидели в ординаторской обсервационного отделения и пили кофе. – И долго ты бомжевать будешь? – спросил Аркадий Петрович. – Марго обещала закончить через неделю. Она меня в кабинет не пускает, со мной не советуется, потому я подозреваю самое худшее. – Натяжной малиновый потолок, фиолетовая мягкая мебель в лиловую рюшечку, бордовые занавеси и вопиюще сиреневое ковровое покрытие! – заржал Святогорский. – Наверняка, – тяжело вздохнула Мальцева. – И как из этого всего выпутаться – я не имею ни малейшего представления. Как Касаткина? – Стабильна. В ОРИТ её отправлять показаний нет, так что… Так что господин интерн пусть с ней всю ночь сидит, за ручку держит, пока мы её Лёшу разыскиваем. – Вы допили кофе, Александр Вячеславович? – официально вопросила Татьяна Георгиевна. Интерн встал, вымыл свою чашку, поставил в шкафчик, с лёгкой улыбкой кивнул Татьяне Георгиевне и Аркадию Петровичу и вышел из ординаторской. – Зачем ты так с парнем? – несколько укоризненно поинтересовался Святогорский, едва за Денисовым закрылась дверь. – Он тут не парень. А врач-интерн. – Ясно. Вся в букву ушла? – Если дух не будет хотя бы изредка цепляться за букву – он унесётся неизвестно куда. И это может закончиться очень плохо. – Для кого? Для тебя? Не смеши меня. – Для него! – У тебя что, Татьяна Георгиевна, материнский инстинкт проклюнулся? Не надо, не порть себя, не превращайся в женщину-мать. – Фу, Аркаша! Ну, уж ты-то мне возрастом не тыкай! Ты куда постарше меня будешь! – Вот дура! Причём здесь возраст? Женщина-мать – это не возраст, а диагноз. Женщина-мать – особа, беспрестанно заботящаяся о своём мужике и доводящая его таковой заботой до абсолютно инфантильного состояния. У иных особей мужского пола имеется, конечно же, иммунитет! – он гордо выпятил грудь с торчащими из-под пижамы седыми волосами. – Но у очень редких. – Святогорский вздохнул и ссутулился обратно. – Когда Лёле было три годика, моя мне писала длиннющие инструкции. Чем Лёлю на завтрак накормить – и как это разогреть, во что Лёлю одеть, какими маршрутами Лёлю в детский садик вести, что сказать воспитательнице. И так далее. Как будто мужик в здравом уме и трезвой памяти не может… – Аркадий Петрович махнул рукой. – Лёля уже давно Лёлище. Так мамаша продолжает нести доблестную вахту. Запиливает и дочь, и зятя, и пятилетнего внука. Разве что со свечкой к ним в спальню не врывается. Живут, слава богу, отдельно. Не то и там бы, в опочивальне, советы давала. Всем обрыдла. Скоро своего добьётся – дочь с ней общаться перестанет. Да и сейчас не из любви, а из чувств благодарности и вины, кои моя исполняющая обязанности всевышнего [5] культивирует с болезненным сладострастием. – Сублимирует, – расхохоталась Мальцева. – Танька, я не потому импотент, что моя супруга бревно, а потому, что возраст подошёл. Каждому делу – своё время. А по молодости я, было дело, прыгал налево. И направо прыгал. И наискосок. По разным, в общем, траекториям. Потому что невозможно заниматься этим делом с женщиной, которая в предкульминационный момент говорит: «Молоко забыла в холодильник поставить!» или «Аркаша, ты газ на трубе закрутил?» Ты, Мальцева, прекрасна именно своей безголовой женственностью. И не старайся заботиться хоть о ком-нибудь. Тем более – об интерне. Он взрослый мальчик. – Забавно. – Что? – Ельский и Родин меняют жён. Но, подозреваю, они им – до смены обстоятельств – верны. Вы с Паниным – всю жизнь живёте в благопристойном благополучном браке, но жёнам изменяете. – Ельский просто очень влюбчивый. – Да ну! – Говорю тебе! Под его нарочитой презрительностью таится нежный оленёнок… – Если Ельский – оленёнок, то я… – Ты тоже оленёнок. Ты, кстати, мало чем от него отличаешься. Та же надменность, та же холодная насмешливость. Ну и так далее. С поправкой на пол, разумеется. А Родин – он человек крайне увлекающийся. Отсюда и… – И чем же отличается мужчина очень влюбчивый от своего собрата крайне увлекающегося? – Вот, вы опять усмехаетесь, Татьяна Георгиевна. Хотя со мной, своим старым – во всех смыслах – другом, в этом нет никакой необходимости. А если бы ты серьёзно относилась к своему старому дяде Аркадию, он бы тебе объяснил, что разница есть. Колоссальная разница! Мальцева встала из-за стола, подошла к дивану, на котором сидел Святогорский, и нежно поцеловала его в щёку. |