Онлайн книга «Когда рассеется туман»
Эммелин покачала головой, прищурилась и попыталась ухватиться за последнюю соломинку. — Ты знаешь, что вранье — это смертный грех? — Да, о моя набожная сестрица, — расхохоталась Ханна. — Ну и пожалуйста, — скрестив руки на груди, заявила Эммелин. — Секретничай, сколько влезет. Мне все равно. — Вот и славно. Народ ликует. — Ханна улыбнулась мне, я ответила тем же. — Спасибо за лимонад, Грейс. — Она открыла калитку и исчезла на Долгой аллее. — Я все равно тебя выслежу! — крикнула ей вслед Эммелин. — Вот увидишь! Не дождавшись ответа, она гневно фыркнула. Повернувшись, я заметила, что белый цветок, что был у нее в волосах, летит на камень. Эммелин злобно взглянула на меня, — Дай сюда лимонад! У меня в горле пересохло! * * * В тот выходной я забежала к маме совсем ненадолго и вряд ли запомнила бы сам день, если бы не одно событие. Обычно мы садились на кухне, у окна, где было больше света для шитья и где мы проводили много времени вместе, пока я не пошла работать в Ривертон. В тот день, однако, мама встретила меня у дверей и провела в крохотную гостиную сразу за кухней. Я заподозрила, что она ждет кого-то еще, потому что мы заходили в гостиную только во время визитов важных лиц, вроде доктора Артура или священника. Я сразу заметила, что мама постаралась прибраться там как можно лучше. На прикроватном столике стояла ее любимая ваза, подарок бабушки, — белая, с тюльпанами — в ней гордо торчал букет подвядших маргариток. А подушка, которую она обычно подкладывала под спину во время шитья, теперь, хорошенько взбитая, лежала на диване и старательно делала вид, что всю жизнь служила только для украшения. Комната блистала идеальной чистотой — после стольких лет работы горничной мама отлично знала, что такое уборка, — но была гораздо меньше и беднее, чем мне помнилось. Желтые стены, такие яркие когда-то, выцвели и словно бы покосились, так, что только старый вытертый диван да стулья удерживали их от падения. Картины с видами моря, вдохновлявшие мое детское воображение, потеряли очарование и казались старыми и безвкусными. Мама принесла чай и села напротив. Я глядела, как она наливает его в чашки. Две. Значит, больше никого не будет. Уборка, цветы, подушка — все это для меня. Я взяла предложенную чашку и заметила на краю маленькую щербинку. Мистер Гамильтон такого бы не потерпел. В Ривертоне не было места битой посуде, даже для слуг. Мама обхватила чашку двумя руками, и я увидела, как искривились ее пальцы. С такими руками много не нашьешь. Я гадала, давно ли это с ней и как же она теперь зарабатывает на жизнь. Каждую неделю я отдавала ей часть жалованья, но этого явно было недостаточно. Попытавшись осторожно расспросить ее, я услышала: — Не беспокойся. Мне вполне хватает. — Почему ты ничего не говорила? Я могла бы отдавать тебе больше. Мне все равно не на что тратить. На усталом лице мамы отразилось сомнение. Она явно колебалась, но потом решительно вздохнула: — Нет, Грейс. Ты и так делаешь для меня все возможное. Незачем тебе расплачиваться за мои грехи. Не твоя это забота. — А чья же еще? — Ты, главное, не повторяй моих ошибок. Я собралась с духом и осторожно спросила: — Каких ошибок, мам? Она сжала губы и отвернулась, я молча ждала, сердце колотилось, как бешеное. Неужели мама, наконец-то, откроет мне тот секрет, что стоял между нами, сколько я себя помнила… — Всяких, — сказала она в конце концов, снова поворачиваясь ко мне. И тут же сменила тему. Стала расспрашивать о доме, о семействе — все как обычно. А чего я, собственно, ожидала? Что мама вот так вот вдруг изменит своим привычкам? Потока тяжких откровений, которые объяснят мамину желчность и раздражительность, так долго мешавшие нам стать ближе друг к другу? Наверное, именно этого. Что ж, я была молода, и это единственное, что может меня извинить. Однако я рассказываю быль, а не сказку, поэтому ты не удивишься, узнав, что ничего такого не произошло. Я лишь проглотила горький комок разочарования и рассказала ей про погибших, не в силах побороть чувство собственной исключительности от причастности к жизни хозяев. Сначала майор — мрачный мистер Гамильтон держит в руках телеграмму с черной каемкой, пальцы Джемаймы дрожат так, что она не может вскрыть ее, а потом — всего лишь через день, — лорд Эшбери. Мама отставила чашку и медленно покачала головой — жест, подчеркнувший ее длинную, тонкую шею. — Это я уже слышала. Только не знала, верить или нет. У нас в деревне любят посплетничать. Я кивнула. — Так отчего же умер лорд Эшбери? — Мистер Гамильтон говорит, что это был удар. Да и жара виновата. Мама размеренно кивала, втянув щеки. — А что говорит миссис Таунсенд? — Что это ни то, ни другое. Говорит, что он просто-напросто умер от горя. — Я невольно понизила голос, подражая благоговейному тону кухарки. — Что смерть майора разбила сердце его светлости. Пуля, попавшая в грудь сына, унесла с собой все мечты и надежды его отца. Мама невесело улыбнулась, продолжая медленно покачивать головой и не отводя глаз от морского пейзажа на стене. — Бедный, бедный Фредерик, — пробормотала она. Я страшно удивилась и поначалу решила даже, что не расслышала. Или мама ошиблась, назвав не то имя, потому что фраза ее не имела смысла. Бедный лорд Эшбери. Бедная леди Вайолет. И Джемайма бедная. Но Фредерик? — За него не волнуйся, — сказала я. — Он может унаследовать дом. — Не в деньгах счастье, моя девочка. Я терпеть не могла, когда мама начинала говорить о счастье. Поговорка в ее устах приобретала какой-то издевательский оттенок. Кто угодно мог давать такие советы, только не мама, с ее тоскливыми глазами и пустым домом. Мне будто делали замечание за проступок, «которого я не совершала. — Ты это лучше Фэнни скажи, — грубовато посоветовала я. Мама нахмурилась, и я вспомнила, что это имя ей незнакомо. — А! Я и забыла, что ты ее не знаешь! — почему-то обрадованно сказала я. — Это воспитанница леди Клементины. Она рвется замуж за мистера Фредерика. Мама недоверчиво поглядела на меня: — Замуж? За Фредерика? — Фэнни уже который год его обхаживает, — кивнула я. — Выходит, он ей предложения не делал? — Нет. Но это лишь вопрос времени. — Кто тебе сказал? Миссис Таунсенд? — Нет, — покачала я головой. — Нэнси. Мама заметно расслабилась и даже смогла улыбнуться. — Сама не знает, что она говорит, твоя Нэнси. Фредерик никогда не женится. После смерти Пенелопы… |