Онлайн книга «Доктор Данилов на кафедре»
|
Данилов успел вовремя. Красивый черно-серебристый чайник уже шумел на подоконнике в окружении кактусов, но Гридина еще работала: заканчивала учить жизни заведующего пульмонологией Цветкова. — …потому что надо отдавать себе отчет в том, что у каждого больного рано или поздно объявятся родственники. Не забывайтесь, Юрий Григорьевич! Цветков, сидел на стуле, свесив между ног объемистое пузо, слушал и кивал головой. Помидорный цвет лица и капли пота на лысине свидетельствовали о том, что досталось ему изрядно. Данилову, заглянувшему в дверь, Гридина махнула рукой — заходите, сейчас освобожусь. Так и вышло. Чайник еще не успел умолкнуть, а Цветков уже ушел. — Что у вас, Владимир Александрович? — Проблема в приемном отделении, Тамара Петровна… Данилов знал по опыту, что лучше всего начальственная соображалка включается на два слова — «проблемы» и «жалобы». Поэтому начал он с проблем, а закончил небольшой фантазией: — Она уже звонила в Департамент, когда я вмешался. Собралась жаловаться… Иногда одной правдой дела не сделаешь, приходится сочинять и домысливать. С другой стороны, успокоившись, Терехова вполне могла пожаловаться в Департамент здравоохранения. Почему бы и нет? — Это очень хорошо, что вы не прошли мимо, — взгляд Тамары Петровны слегка потеплел. — Спасибо. Я всегда говорю, что кафедры и больница — это два звена одной цепи… В ушах Данилова зазвучал «Наутилус»: «Здесь суставы вялы, а пространства огромны. Здесь составы смяли, чтоб сделать колонны. Одни слова для кухонь, другие — для улиц. Здесь брошены орлы ради бройлерных куриц, И я держу равнение, даже целуясь, На скованных одной цепью, связанных одной целью…» — …Дело-то у нас общее, одно на всех… Чайник умолк, фыркнув напоследок погромче. «Здесь можно играть про себя на трубе, Но как ни играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придут за тобой. Так же Скованные одной цепью, связанные одной целью, Скованные одной цепью, связанные одной целью…» — Только почему вы пришли сразу ко мне? — мягко укорила Гридина. — Решили бы вопрос с Викторией Александровной. — Я был у нее, Тамара Петровна, но, увы, ничего не добился. — Владимир Александрович, а вы сказали ей, что нам грозит жалоба? — нахмурилась Гридина. — Может, и не сказал… — повинился Данилов и подпустил лести, — у нас разговор получился сумбурный, не то что с вами. Мысленно удивился своим способностям интриговать и льстить. Ах да Данилов! Еще немного практики, и Макиавелли с Талейраном на том свете обзавидуются. — Ясно-прекрасно, — вздохнула Гридина. — А где сама больная? — Сидит в приемном, ждет. Я не счел нужным тащить ее сюда… — И правильно, — одобрила Гридина. — Передайте ей, пожалуйста, что в течение получаса ее госпитализируют. Народ как с ума посходил, на ровном месте проблемы создают себе и людям! Данилов подумал, что неприятности создаются с одной, вполне обоснованной целью — повысить личное благосостояние. Иначе кому они нужны, эти проблемы? Сунь Терехова пару-тройку тысяч заведующей лор-отделением, давно бы уже в палате лежала. На лучшем месте, возле окна. Своих, тех, кто отстегнул, положено класть на самые хорошие места. — Еще раз спасибо, Владимир Александрович, я завтра про вас на конференции скажу… — Может, не надо? — усомнился Данилов. — Пустяки же. Обычная рутина… — Надо! Рутина, которая может обернуться жалобой, это что-то другое! — строго сказала Гридина и сняла трубку с одного из трех телефонов, стоящих на столе справа от нее. Данилов шел по переходу и тихонечко напевал: «Здесь женщины ищут, но находят лишь старость, Здесь мерилом работы считают усталость, Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи, Здесь первые на последних похожи, И не меньше последних устали, быть может…» [28] Первоначальный вариант песни нравился Данилову куда больше новой версии из фильма про стиляг. Дело, скорее всего, было не столько в тексте, сколько в самом «Наутилусе», любимой группе детства и юности. Гридина пообещала госпитализировать Терехову в течение получаса, но, видимо, гнев ее был настолько силен, что процесс ускорился в разы. В коридоре приемного отделения Данилов нашел не только «кандидатку в пациентки», но и саму Викторию Андреевну. Строгая заведующая лор-отделением переминалась с ноги на ногу возле Тереховой и что-то ей говорила. Увидев Данилова, ковыляющего на «своих троих», Виктория Андреевна устремилась навстречу ему так ретиво, что Данилову захотелось посторониться, чтобы его не сбили с ног (Виктория Андреевна весила раза в полтора больше). Ничего, обошлось, в двух шагах от Данилова заведующая остановилась и громко, на весь коридор, укорила: — Ну, разве ж так можно, а?! Ушли и документы с собой забрали! Задерживаете госпитализацию. Данилов настолько опешил, что на время потерял дар речи и не смог ничего возразить. Отдал Труфановой документы, показал Тереховой оттопыренный большой палец, давая понять, что все в порядке, развернулся и заспешил к выходу. Голова давно уже перестала болеть, и выходить на улицу не было никакой необходимости, но надо было, как сейчас выражаются, «завершить гештальт», довести намеченное до конца. Хотя бы из принципа. В тесном тамбуре между двумя дверями, наружной и внутренней, Данилова нагнала Терехова. Выскочила вперед и встала перед Даниловым, вынуждая его остановиться. — Спасибо вам! — проникновенно сказала она. — И извините, ради бога. Столько времени вы со мной потеряли, а я еще вам нахамила… — Когда? — удивился Данилов. — Не помню такого? — Ну, когда сказала, что все медики… Я, на самом деле, так не думаю, это я сгоряча. А можно узнать ваше имя и должность? Утром Данилов счел свой халат грязноватым и надел новый, а бейджик прицепить забыл, он так и остался на старом. — Зовут меня Владимир Александрович, — ответил он. — А фамилия и должность у меня самые обычные, можно обойтись и без них. — А все-таки? Я хочу благодарность вам написать. В Министерство! — Не надо, — улыбнулся Данилов. — Я же ничего особенного не совершил. Да и вообще ничего не сделал. — Ольга Константиновна, вы скоро?! — донеслось из коридора. — Мы госпитализируемся или нет? |