Онлайн книга «Нелетная погода»
|
Панарин сел. Голова, как ни странно, была свежая и ясная, он помнил почти все, но многое не смог бы описать словами. – Ты бы еще в скафандре завалился. – Погоди, – сказал Панарин. – Ты что, ничего не помнишь? – Интересно, что я должна помнить? – Вспомни, – Панарин заставил ее сесть рядом. – Все, что было вчера ночью, вспомни. – Постой-постой… – Марина потерла виски кончиками пальцев, призадумалась. – Что-то про замужество, то ли ты мне усиленно предлагал выйти за тебя, когда я уже засыпала, то ли мне приснилось… Кто-то кого-то мучает, сон видела дурацкий, но не помню подробностей… – Все правильно. Ты словно бы бредила. Не помню, о чем, – торопливо добавил Панарин. – Со мной тоже творилось что-то непонятное. Кошмары наяву, слабость. Даже врача вызвать не успел – потерял сознание. – Интересно… – Может, в замке – какие-нибудь микробы? – Глупости, – подумав, сказала Марина. – Прихватило бы и «шлиманов», а они куролесили до рассвета, я из-за них и проснулась. И врачи давно развили бы бурную деятельность. – Ты кругом права, но ведь что-то же было? – Помнишь «прагматическую санкцию» Швейка? Пусть было, как было, ведь как-нибудь да было. Никогда так не было, чтобы никак не было. – Зависть берет от твоего спокойствия, – сказал Панарин. – Ты забыл, что я легкомысленная? Мало ли что бывает. Я в прошлом году заработалась до обморока. Сходи к врачу, если хочешь. – И схожу, – сказал Панарин. – О тебе же беспокоюсь. – Как трогательно! – фыркнула Марина. – Не надейся, не умрем в один день. По крайней мере, я тебе такого удовольствия не доставлю, так и знай. Ночное наваждение улетучилось бесследно, она вновь стала прежней – какой ее не хотелось видеть. Она улыбалась спокойно и легко, словно собралась жить тысячу лет исключительно по придуманным ею для себя и Вселенной законам. В эту минуту Панарин ее ненавидел – мгновенно схлынувшей вспышкой. – А к врачу я все-таки схожу, – встал он. Ему приказывал это выработанный за годы один из условных рефлексов звездолетчика – при малейших признаках нездоровья обращаться к врачу. Рядом с мобилем, оставленным ими вчера у дома, стоял жемчужно-серый мобиль Кузьменко. Хозяин подремывал, откинувшись на спинку кресла. Услышав шаги, встрепенулся, заморгал. – Ты не меня ждешь? – спросил Панарин. – Ага. – Давно? – Давно. Панарин открыл дверцу, переложил на заднее сиденье какой-то прибор и сел: – Ну? – Разговор есть. Как самочувствие? – То есть? – Как ты себя сегодня ночью чувствовал? А Марина? – Знаешь что… – Знаю. Не было ощущения, что болен? Или, может быть, с ней что-то странное происходило? – Как тебе сказать… – осторожно начал Панарин. – Вообще-то лезла в голову всякая чертовня, бред наяву. – Что именно? – Ну… Бред и бред. – А снов ты каких-нибудь особенных не видел? – Демонстрируешь свои способности? – спросил Панарин. – Мысли читаешь? Но должна же быть у вас какая-то этика, дядя Мозес о ней говорил. – Он умер. – Как? – Умер, – сказал Кузьменко. – Своя этика существует, ты прав, но мыслей мы читать не умеем. Это она тебя против меня настроила? – Вот теперь я спокоен, – сказал Панарин. – Умел бы ты читать мысли, знал бы, что ничего подобного не было. – Тогда почему ты такой колючий? – Настроение, – сказал Панарин. – Но поговорить откровенно можешь? – Слушай, – сказал Панарин. – Я к вам всегда относился доброжелательно, каждый вправе выбирать свое дело и свою дорогу. Но что тебе от меня нужно? Да, видел странные сны, и сегодня мы провели отвратительную ночь. Ну и что? – Расскажи подробнее. – Зачем? – Для науки. Впрочем, нас считают… Ну, пусть для лженауки. Он смотрел серьезно, он был неплохой парень, свой, но на Панарина снизошел дух противоречия. – Это займет много времени, – сказал он. – А мне некогда – сегодня стартует «Марианна», у меня дежурство. Тебе что, очень важно это знать? – Не очень, если признаться, – сказал Кузьменко. – Ну, видишь ты сны на исторические темы, невыносимо реальные и достоверные… – Откуда ты знаешь? – Угадал, – сказал Кузьменко, будто отмахнулся. – Не о том речь. Мы с вами в аналогичном положении, верно? Теперь представь, что мы на пути к победе – мы не победили пока, но вышли на дорогу, о которой твердо знаем, что тупиком она не кончается… – Поздравляю. – Спасибо. Но нам очень трудно работать… – Не крути, – сказал Панарин. – Что конкретно тебе нужно? – Ты мог бы подробно рассказать обо всех своих душевных движениях, связанных с этой историей? – он перевел взгляд на коттедж Марины. – По возможности точно привязав свои мысли и чувства к определенным дням? – Это – мое личное дело, – сухо, почти грубо сказал Панарин. – И все же? – Прости, ничем помочь не могу, – Панарин положил пальцы на кнопку двери. Лицо Кузьменко стало беспомощным и растерянным – и обида ребенка, которому не дают приглянувшуюся игрушку, и что-то другое, гораздо более серьезное. Он сказал, глядя в пол: – Наверное, я плохой психолог, Тим. Такой разговор следовало бы заводить не солнечным утром, а хмурым вечером. Но что делать, если времени нет? Больше того – людей теряем… – Не обижайся, – сказал Панарин. – Не могу я, понимаешь? – Да, конечно, – Панарин словно бы перестал вдруг его интересовать, даже неприязнь в голосе появилась. – Я все понимаю и не обижаюсь… Панарин вылез, клацнув дверцей, и быстрым шагом двинулся прочь. Настроение портилось с угрожающей быстротой. Настоящий пилот, испытатель в особенности, должен обладать чутьем, и не только на опасность – на все новое, то, чего не было прежде. Так опытные моряки по неуловимому для дилетантского взгляда изменению оттенка воды или неба догадываются о приближающемся шторме. Нечто похожее происходило и сейчас – мир изменился, непонятное неуловимо, но оно здесь, рядом, и Кузьменко имеет к этому какое-то отношение… – Командор! У остановки, откуда отправлялись на пассажирский космодром вагончики монора, стояла Ирена – через плечо перекинута легкая курточка, чемодан у ног. Панарин автоматически вспомнил, что через час к Земле уходит внерейсовый «Траян». |