Онлайн книга «Нелетная погода»
|
– О чем? – Хотя бы о тебе, романтик в командорских шевронах. – Марина взъерошила ему волосы. – Может быть, ты мечешься в тоске оттого, что у тебя ничего не получается, а у меня все благополучно? Я наше ремесло имею в виду. – Вряд ли, – сказал Панарин. – Так могло бы быть, не верь я в наш успех. А я верю, знала бы ты, как я верю… Меня другое мучает. – Я? – Ты, – сказал Панарин. – Ну что мне с тобой делать? Как тебя научить не изобретать сложностей и смотреть на вещи проще? Почему ты уверен, что слова «романтик» и «любовь» должны действовать на женщину как магические слова и автоматически превращать ее в героиню рыцарского романа? Прошлым ты живешь… – Чем бы я ни жил, другим я не живу, – сказал Панарин. – А это плохо. – Не думаю. – А ты подумай. – Ладно, хватит, – сказал Панарин, – очень уж похоже на диалог двух глухих… Она никак не могла стать той, настоящей, скрываясь за броней, закаленной на каких-то давних обидах и разочарованиях, рассудочной холодности, забавного до печали рационализма. Все, чем она прикрывалась, придумано даже не вчера, и несостоятельным оказалось даже не позавчера – гораздо раньше… Запищал сигнал, и Панарин взял браслет со столика. – Если опять какое-нибудь чудо, я не вынесу, – сказала Марина. – Сколько можно? – Тим? – Да, – сказал Панарин. – Что случилось? – Тебе срочная космограмма с Земли. – Излагай. – «Прилечу завтра Стах». – Спасибо. Доброй ночи. – Ну вот, – сказала Марина. – Прибывает твой верный единомышленник. – Почему такой тон? Тебе что, неприятно с ним встречаться? – Очень даже наоборот, – сказала Марина с безмятежной искренностью. – С удовольствием с ним встречусь, есть чем встретить. – Думаешь, это его уязвит? – Ничего я такого не думаю. Просто я немного злопамятна, так, самую чуточку, по-женски, и мне приятно вспомнить, что когда-то он не принимал меня всерьез. И он об этом помнит, а ему, ты сам наверняка лучше меня знаешь, досадно будет сознавать, что когда-то он крупно ошибся в оценке человека… – Комариный укус. – Ну и пусть. Зато мое профессиональное самолюбие торжествует. – Она перехватила брошенный на часы взгляд Панарина. – Куда-нибудь собираешься? – Да. – Куда это, интересно? – Тут недалеко. Там будут… наши. Она поняла и тихо спросила: – А мне можно? Панарин кивнул. Он не сомневался, что ею пока движет лишь любопытство, сопровождающееся вежливым состраданием. Но это ничего. Нужно же с чего-то начинать, пусть проникнется, если сможет… * * * На элкаре они доехали до маленького, с метр высотой, обелиска – простенькой пирамидки, поставленной на том месте, где пятнадцать лет назад на Эвридике приземлился первый корабль с Земли, звездолет Дальней разведки «Орел», и первый землянин ступил на Эвридику. Имени его, разумеется, на пирамидке не было, там вообще не было ничьих имен, только дата – никакого великого подвига не совершили ребята с «Орла». Можно было, собственно говоря, не ставить и саму пирамидку, но почему бы и нет? Когда-нибудь она окажется в центре большого города, и кому-нибудь, возможно, интересно будет посмотреть на то место, с которого все начиналось… Сквозь редколесье мерцал костер. Панарин взял Марину за руку, переплел ее пальцы со своими, и они пошли в ту сторону. Маленький живой огонь горел на равнине, ввинчивались в темноту искры, и отчетливо доносилась песня: – Нам судьба под завязку отвалила прохладного неба, и старинную песню моторы протяжно поют. Между жизнью и смертью, между зноем и бешеным снегом с неугасшей надеждой мы летим на планету свою. Вокруг костра сидели человек сорок – и те, кто имел прямое отношение к Проекту, и те, кто считал, что им тоже необходимо побыть сегодня вечером у этого костра. Никого сюда специально не приглашали, но никому не возбранялось сюда приходить. Панарин опустился на землю, Марина устроилась рядом, отсветы костра их не достигали, и лишь двое-трое оглянулись на них мельком. – Нам фортуна отсыплет чуда полные горсти — за утраты и раны, за любовь, за судьбу, за мечту. Только где ж вы, ребята? Что ж ушли вы, как поздние гости, из полета и скачки? Ведь погоня за звездами вам по крылу и плечу… Отзвенели аккорды, гитару у Риты взял Рамирес и запел старую кубинскую песню о голубом попугайчике, что сидел на плече у известного всей Гаване продавца лотерейных билетов, а потом продавец ушел в горы Сьерра-Маэстры, потому что такое уж настало время, а вернуться в Гавану ему не пришлось, и потерявший хозяина попугай умер от тоски, но спасибо ему за то, что он вытащил все же счастливый билет… Панарин тихонько переводил песню Марине, но после второго куплета она прижала ладонь к его губам и прошептала, что и так понятно. Гитара переходила из рук в руки, пели песни на разных языках, пели грустные и веселые. – Значит, можно всякие? – шептала Марина. – Ага, – тихо ответил Панарин. – В эскадрилье Сент-Экса принято было поминать погибших друзей танцами с деревенскими девушками. И не только у них, и не только так. Главное, чтобы это было от души… Гитара оказалась у Марины, и она запела старинную английскую балладу: – Ну что же, у нас неплохие дела, так выпей же с нами, красотка! И с ними была, и с ними пила Джейн – Оловянная Глотка… Никто не удивился, слушали серьезно. – И с ними до страшного помоста шла, и с ними до смертного часа была Джейн – Оловянная Глотка… Следующая песня не прозвучала – все смотрели вверх. Высоко в ночном небе вспыхивали строгими букетами, переливались и гасли синие, цвета земного неба, гирлянды траурного салюта. И три новых имени на стеле красного гранита в Парке памяти – этот парк не так уж мал, и лучше бы его никогда не было… Потом низко, метрах в ста над землей, бесшумно, как тень, промчался над костром, заслоняя созвездия, один из звездолетов полигона. – Ничего, если мы уйдем? – шепнула Марина. |