Книга Возвращение со звезд, страница 8 – Станислав Лем

Теперь она, казалось, чувствовала себя свободнее. Улыбалась. Временами она становилась красивой, особенно когда щурила глаза и нижняя губа, поднимаясь, обнажала сверкающие зубы. В лице ее было что-то египетское. Египетская кошка. Очень черные волосы, а когда она сорвала с плеч и груди этот пушистый мех, я увидел, что она совсем не так худа, как мне показалось. Но зачем она это сделала... Это что-нибудь значило?

- Ты собирался рассказывать, - сказала она, глядя на меня поверх бокала.

- Да, - ответил я и почувствовал волнение, будто от моих слов бог весть что зависело. - Я пилот... был пилотом. Последний раз я был здесь... только не пугайся!

- Нет. Говори!

Ее глаза были внимательными и блестящими.

- Сто двадцать семь лет назад. Мне тогда было тридцать. Экспедиция... я был пилотом рейса на Фомальгаут. Это двадцать три световых года. Мы летели туда и обратно, сто двадцать семь лет по земному времени и десять - по бортовому. Мы вернулись четыре дня тому назад... "Прометей" - это мой корабль - остался на Луне. Я прилетел оттуда сегодня. Это все.

Она молча смотрела на меня. Ее губы шевельнулись, раскрылись, снова сжались. Что было в ее глазах? Изумление? Восхищение? Страх?

- Почему ты молчишь? - спросил я. Мне пришлось откашляться.

- Так... Сколько же тебе на самом деле лет? Я заставил себя улыбнуться; улыбка получилась невеселой.

- Что значит - "на самом деле"? Биологических - сорок, а по земным часам сто пятьдесят семь...

Долгое молчание, и вдруг:

- Там были женщины?

- Подожди, - сказал я. - У тебя найдется что-нибудь выпить?

- Что?

- Ну, что-нибудь покрепче, понимаешь. Одурманивающее. Алкоголь... или теперь его уже не пьют?

- Очень редко... - ответила она совсем тихо, словно думая о чем-то другом. Ее руки медленно опустились, коснулись металлической голубизны платья.

- Я тебе дам... Ангеен, хочешь? Ах, ты же не знаешь, что это такое?

- Да. Не знаю, - ответил я с неожиданным ожесточением.

Она подошла к полке и вернулась с маленькой пузатой бутылочкой. Налила. Там был алкоголь - немного - и еще что-то; странный, терпкий аромат.

- Не сердись, - сказал я, выпив бокал, и налил еще один.

- Я не сержусь. Ты не ответил. Может, не хочешь?

- Почему же? Могу ответить. Нас было всего двадцать три человека, на двух кораблях. Второй был "Одиссей". По пять пилотов, остальные - ученые. Не было никаких женщин.

- Почему?

- Из-за детей, - объяснил я. - Нельзя растить детей на таких кораблях, и даже если б можно было, никто бы этого не захотел. До тридцати лет не брали. Нужно окончить два факультета, плюс четыре года тренировки, всего двенадцать лет. Словом, у тридцатилетних женщин обычно уже есть дети. Ну... и другие причины.

- А ты? - спросила она.

- Я был один. Выбирали одиночек. То есть добровольцев.

- И ты хотел...

- Да. Разумеется.

- И ты не...

Она оборвала фразу. Я понял, что она хотела сказать. Я молчал.

- Это, должно быть, жутко... так вернуться, - сказала она почти шепотом. Содрогнулась. И вдруг посмотрела на меня, щеки ее потемнели, это был румянец. - Слушай, то, что я сказала, просто шутка, правда.

- Что мне сто лет?

- Я просто так сказала, ну, чтобы что-нибудь сказать, это совсем не...

- Перестань, - пробормотал я. - Если ты еще станешь извиняться, я и вправду почувствую себя столетним.

Она замолчала. Я заставил себя не смотреть на нее. В глубине комнаты, в той второй, не существующей комнате за стеклом, огромная мужская голова беззвучно пела, я видел дрожащую от напряжения темно-багровую гортань, лоснящиеся щеки, все лицо подрагивало в неслышном ритме.

- Что ты будешь делать? - тихо спросила она.

- Не знаю. Еще не знаю.

- У тебя нет никаких планов?

- Нет. У меня есть немного - такое... ну, премия, понимаешь. За все это время. Когда мы стартовали, в банк положили на мое имя - я даже не знаю, сколько там. Ничего не знаю. Послушай, а что такое Кавут?

- Кавута? - поправила она. - Это... такие курсы, пластование, само по себе ничего особенного, но иногда оттуда можно попасть в реал...

- Постой... так что же ты там, собственно, делаешь?

- Пласт, ну, разве ты не знаешь, что это такое?

- Нет.

- Как бы тебе... чтобы проще, ну, делаю платья, вообще одежду... все...

- Портниха?

- Что это такое?

- Ты шьешь что-нибудь?

- Не понимаю.

- О небеса, черные и голубые! Ты проектируешь Модели платья?

- Ну... да, в определенном смысле, да. Не проектирую, а делаю...

Я оставил эту тему.

- А что такое реал?

Это ее по-настоящему удивило. Она впервые взглянула на меня как на существо из иного мира.

- Реал - это... реал, - беспомощно повторила она. - Это такие... истории, на них смотрят...

- Это? - я показал на стеклянную стену.

- Ах, нет, это визия...

- Так что же? Кино? Театр?

- Нет. Театр, я знаю, такое было - это было давно. Я знаю: там были настоящие люди. Реал искусственный, но это нельзя отличить. Разве только, если войдешь туда, к ним...

- Если войдешь...

Голова великана вращала глазами, качалась, смотрела на меня, будто он испытывал истинное наслаждение, созерцая эту сцену.

- Послушай, Наис, - сказал я вдруг, - или я пойду, потому что уже поздно, или...

- Предпочла бы второе "или".

- Ты же не знаешь, что я хочу сказать.

- Так скажи.

- Хорошо. Я хотел тебя еще спросить кое о чем. О самом основном, самом важном я уже немного знаю: я просидел в Адапте на Луне четыре дня. Но там все было чересчур торжественно. Что вы делаете, когда не работаете?

- Можно делать массу всяких вещей, - сказала она. - Можно путешествовать, по-настоящему или мутом. Можно развлекаться, ходить в реал, танцевать, играть в терео, заниматься спортом, плавать, летать - что угодно.

- Что такое мут?

- Это вроде реала, только до всего можно дотронуться. Там можно ходить по горам, всюду - сам увидишь, это невозможно рассказать. Но, мне кажется, ты хотел спросить о чем-то другом...

- Тебе правильно кажется. Как сейчас... у мужчин с женщинами?