Онлайн книга «Теория описавшегося мальчика»
|
Яков Михайлович встречал гостей с распростертыми объятиями: — Здравствуйте, дражайшая Анастасия Ольговна! — Вы меня в плен взяли? — Что вы! — отмахнулся психиатр, пыхнув сигарным дымом. — Скорее в союзники!.. А вы, Загладина, боялись, что не научитесь пользоваться мобильным телефоном! Справились же! — Яков Михайлович потрепал старуху по щеке и разрешил подкрепиться остатками котлет. Старуха села за стол и принялась есть с завидным аппетитом. — А вы, Настенька, пластиночку, надеюсь, захватили? — Со мной, — призналась девушка. — Но если что, вы же знаете… — она показала на свой живот. — Нажму — и все! — Знаю, знаю! — закивал Яков Михайлович. — Но мы теперь не враги. Все поменялось. Сейчас я вас беру под свою дружескую опеку! — С чего я должна с вами дружить? — удивилась Настя. — А потому что вас у Ивана Диогеновича убьют! — Откуда вы знаете? — Настя вновь ощутила страх именно в том месте, где прятала пластинку. — Потому что вы ему больше не нужны. У него новая Настя! Оригинальная, так сказать! Она промолчала. Стояла красная, напряженная. Она вдруг вспомнила интернат для детей-сирот, в котором училась, и директоршу, пятидесятилетнюю тетку по имени Ольга. Злобная была и властная. Все ненавидели ее в едином порыве. И мальчики, и девочки. Одно время Насте казалось, что тетка хочет убить ее. Дрожала по ночам, когда та ночью открывала скрипящую дверь в девичью спальню и подкрадывалась на цыпочках почему-то к ее постели. Трогала волосы… А в седьмом классе она вдруг удочерила Настю и забрала к себе на квартиру жить. И там, на нейтральной территории, она стала Насте лучшей матерью на свете. Добрая и ласковая, директриса лишь на мгновение успела открыть перед девочкой радость семьи. Через восемь месяцев женщина скоропостижно скончалась. Настя вернулась заканчивать восьмой класс в интернат, а когда пришло время получать паспорт, она записала отчеством «Ольговна», в честь приемной мамы, долго уговаривала в загсе с коробкой конфет «Птичье молоко». А фамилию «Переменчивая» взяла из своего сна. В том же сне ей снился Иван. Он и говорил ей: «Ты такая все время меняющаяся!..» Во всяком случае, ей позже так казалось… — И чего вы к нему прилипли? — не выдержал Викентий, задергав лицом. Настя очнулась, облизнула губу и решительно произнесла: — Он — Вера… — Простите, — придвинулся ближе Яков Михайлович, — кто он? — Вера, — повторила Настя. — А это как? — Я так понимаю — есть Господь… — девушка замялась, думая. — Так! — поддержал психиатр. — Господь… — А он — дорога к нему! — Дорога к Господу? Что в этом нового? — Он — новая дорога! Самая короткая! — Настя вдохновлялась: — Самая главная и единственная верная! Ее усадили на старенький диван, откуда она увидела торчащие из соседней комнаты две пары ног. Мужские и женские. Дернулась: — Мертвые?!! — Перепились! А может, и мертвые! — Вкусные у вас котлеты! — похвалила старуха Загладина. — Значит, дорога? — задумался Яков Михайлович. — Единственная… — В нем антиматерия, — призналась Настя и поняла, что предала его. — Интересно!.. — Нагнал бабе пурги в мозги! — нервничал Викентий. — Подожди! — велел отец. — Вы говорите — антиматерия? — Да. — Где же он ее взял? — Возле Стрелковского пруда нашел. Мы живем недалеко от него. Это в Москве. — Так просто взял и нашел? — давил Яков Михайлович. — Он всегда что-то искал. Я просто не понимала что. Но чувствовала, это очень важно! Он искал и нашел! — Пионер!.. И что он сделал с ней? С этой антиматерией? — Проглотил. — И? — Дальше он стал Верой. — Ясно. — Яков Михайлович заходил по комнате, подумал, а потом спросил у пространства: — А я тогда кто? — Ты, отец, материя! — Значит, — сделал вывод психиатр, — он — антиматерия, а я — материя? — Выходит, так, — подтвердил Викентий. — Отдайте пластинку, Анастасия Ольговна, — попросил Яков Михайлович. — Пожалуйста! Она тотчас положила обе руки на живот, готовая сломать хрупкую вещь. — Назад! — попросила. — Обещаю не использовать ее в качестве любовного зелья! — Обманете! — Клянусь! — психиатр приложил к груди обе руки. — Для меня эта пластинка — как для Ивана Диогеновича антиматерия! Секс лишь побочный эффект! — Будете ее есть? — Настя улыбнулась. — Дайте, пожалуйста! — Он посмотрел на нее профессионально, сломил на мгновение волю и получил желаемый черный диск в свои руки. — Спасибо. Она пришла в себя, рассмотрела Якова Михайловича с «Валенками» в руках и поняла, что стала совсем беззащитной и никому не нужной. Еще она увидела, как старуха Загладина доедает последнюю котлету. — И что вы будете делать с пластинкой? — Я залезу с ней в собственное ухо! — возвестил Яков Михайлович и помахал черным диском. Жагин проснулся следующим утром совершенно выспавшимся. Голова не болела, и от одного этого стало весело. Он хорошо зевнул и пошел умываться, попутно крикнув Верочке, чтобы жарила яичницу, а сырники подавала холодными. Пока чистил зубы, импресарио, глядя в зеркало, понял, что голова увеличилась в объемах существенно. Но не болела! И это хорошо! Позвал охранника. Тот, войдя в купе, непроизвольно отшатнулся. — Что, большая? — хмыкнул Жагин. — Большая, Андрей Васильевич! — Да и хер с ней! Что нового без меня? — Андрей Васильевич! — позвала Верочка. — Завтракать идите! — Пошли, — позвал Жагин. — В столовой поговорим. — Ой! — всплеснула руками Верочка. — Что с вами? — Все в порядке… — А то, может, какой компресс? У меня капустный лист есть. Казалось, под Жагиным развалится стул. На предложение Верочки он не повернул головы, завернул на вилку всю яичницу с четырьмя солнцами и разом засунул в рот. — Рассказывай, что нового? — Анастасия Ольговна сбежала! — С чего бы это она? — удивился Жагин, отправляя в огромный рот сырник за сырником. — Застала Ивана Диогеновича с внучкой помощника начальника станции! — Это новость! — Девчонку тоже Настей зовут. Тоже училась на ксилофоне. Правда, слегка. Не в консерватории. |