Онлайн книга «Будущее»
|
Это снаружи дом составлен из прямых углов, а внутри их нет вовсе. Низкая тахта — округлая, обтянутая темно-горчичным фетром — зовет упасть. Круглый обеденный стол — зеркальное черное стекло, три деревянных стула с кожаными сиденьями. Зеленый чай в прозрачной кружке, похожей на маленький кувшин: в кипятке распустился засушенный экзотический цветок. Что-то царапает глаз. Останавливаюсь, возвращаюсь… На стене висит распятие. Крест небольшой, с ладонь размером, из какого-то темного материала, весь несовершенный — кривовато сделанный, поверхность креста и пригвожденной к ней фигурки не гладкая, а будто состоит из тысячи крохотных граней. Будто ее не собирали по молекулам из композита, а вырезали, как в древности, ножом из куска… Дерева? На лбу у фигурки венец, похожий на кусок колючей проволоки — выкрашенный в позолоту. Пошлейшая статуэтка. Но почему-то я не могу отвести от него глаз; смотрю околдованно, пока в ногу мне что-то не тычется… Игрушечный робот ездит по какой-то своей траектории, напевая дурацкую песенку. Его машинное лицо заклеено пленкой, на которой нарисована веселая рожица. Робот тычется в полусобранную модель межгалактического «Альбатроса», запинается о разбросанные детали. Кто запустил его и кто не закончил собирать модельку звездолета? В углу — поднимающаяся на второй этаж лестница: ступени-платформы крепятся к стене только одним торцом, сбоку кажется, что они висят в пустоте. Сверху долетает бренчание, «пиу-пиу» потешных выстрелов, смех — высокий, детский. Смотрю наверх, вслушиваюсь в смех. Мне хочется подняться по лестнице, встретиться с тем, кто играет там сейчас… Но я знаю, что мне нельзя. Я прохожу холл насквозь и останавливаюсь у окна. Прислоняюсь лбом к стеклу, вглядываюсь в женский силуэт, маятник на ветру. Улыбаюсь. Моя улыбка — отражение ее отраженной улыбки в черном зеркале. Она не видит меня — слишком увлечена чужой придуманной историей. Закорючки букв ползут сверху вниз по экрану ее читалки, будто осыпающийся песок через колбы стеклянных часов. Возникают из ниоткуда и проваливаются в никуда, а она бредет через эти зыбучие пески, и ей дела нет ни до чего больше. Аннели не видит меня — и не видит никого другого. Никого из тех, кто сейчас смотрит на нее из укрытия. Толкаю дверь, ведущую на веранду. Ветер захлопывает ее за мной нарочито громко — и только теперь она меня замечает. Спускает ноги. — Аннели? — зову ее я. Она поджимается. — Кто вы? — Голос дрожит. — Мы знакомы? — Мы виделись однажды. — Я приближаюсь к ней не спеша. — И с тех пор я не мог вас забыть. — А я вас не помню. — Она слезает с кресла, как ребенок с качелей. — Может быть, это потому, что я тогда был в маске? — говорю я. — Вы и сейчас в маске. — Аннели делает шаг назад; но за ее спиной — ограда, через которую ей не перелезть. — Что вы здесь делаете? Зачем пришли? — спрашивает она. — Я соскучился. На ней удобное милое платьишко — домашнее, неигривое — по колени и по локти. Оно не показывает ничего, но и не надо. Есть такие коленки, которых одних достаточно, чтобы отказаться от всего прочего в мире. Шея — худая, детская какая-то… Артерия выпирает веточкой. — Я вас боюсь. — И зря, — улыбаюсь я. — Где Натаниэль? — Кто? — Натаниэль. Мой сын. — Ваш сын? В ее зрачках дрожит тревога. Неужели она ничего не понимает? Аннели глядит через мое плечо на дом. Я оборачиваюсь тоже. Темнеет, но свет в окнах второго этажа все не зажигается. Не слышно больше «пиу-пиу», иссякло смешливое эхо. Второй этаж пуст. — Его нет. — Что?.. Что случилось?! — Она останавливается. — Он… — Тяну время, не знаю, как объяснить ей. — Говорите! — Ее кулаки сжимаются. — Я требую, понятно?! Что с ним случилось?! — Он не родился. — Вы… Что за чушь! Кто вы?! Я вскидываю руки: тихо, тихо. — У вас произошел выкидыш. На третьем месяце. — Выкидыш? Как это может быть? Что вы несете?! — Произошел несчастный случай. Травма. Вы не помните? — Что я должна помнить?! Замолчи! Натаниэль! Где ты?! — Успокойся, Аннели! — Да кто ты такой?! Натаниэль! — Тсс… — Оставь меня! Отпусти! Но чем злее, чем отчаянней она — тем больше это меня дразнит. Я хватаю ее за волосы, прижимаюсь ртом к ее губам — она кусает мой язык, рот наполняется горячим и соленым, но меня это только подхлестывает. Волоку ее по траве к веранде, к заброшенному дому. Десятки глаз наблюдают за нами сквозь прорези на масках, невидимые в навалившейся темноте. Следят неотступно и ждут требовательно. Их взгляды подстегивают меня. Я делаю то, что хотят сделать они все. Я втаскиваю ее по ступеням наверх, на веранду, как на жертвенник. Толкаю спиной вперед на доски. Не даю отползти, наваливаюсь сверху. Раздергиваю руки в стороны, еле сдерживая себя, ищу застежку на платье, не вытерпливаю, рву его. Ткань податлива. Я окаменел. Давлю на нее. Бугорки мышц под матовой кожей, завернутый пупок, какие-то беспомощные соски. Она сопротивляется молча, яростно. — Постой… — шепчу я ей. — Ну?! Я ведь тебя люблю… Трусики — хлопок, летние. Хочу запустить ей туда руку, но как только освобождаю на секунду ее запястье — оно все умещается в браслете из моих большого и указательного пальцев, — Аннели впивается ногтями мне в щеку, изворачивается, пытается сбросить меня, выскользнуть… Щека саднит. Притрагиваюсь: щетина, мигом вспухшие росчерки от ее ногтей… На мне нет маски! Куда делась моя маска? Я вообще надевал ее? Те, кто смотрит за нами из темноты, сейчас наверняка смеются над моей неловкостью. — Так дело не пойдет! — рычу я. — Слышишь?! Так дело не пойдет! Надо как-то стреножить ее… Обездвижить… Как?! И тут я вспоминаю, что в ранце у меня завалялись несколько превосходных гвоздей и молоток. Вот и решение. — Прекрати дергаться! Прекрати! Хватит! Иначе мне придется… Она не собирается меня слушаться, продолжает выкручиваться, елозит, бормочет что-то жалостно-злое. Рассыпаю гвозди по веранде, один по-плотницки зажимаю во рту. Улучаю миг и, приставив граненое острие к ее узкой ладошке, заколачиваю с размаху, одновременно пытаясь прорваться в нее… — Тебе хорошо?.. Хорошо тебе, сучка?! Ааа?! — Ааа!!! Она наконец кричит — оглушительно громко. Это не визг, а гортанный вопль — низкий, сиплый, мужской. |