Онлайн книга «Богатыристика Кости Жихарева»
Неверный с русским бьется, дак я помощь дам; Как два неверных бьются, буду притакивать; Как русские-те бьются, да буду разговаривать. Подъехал, опознал своих и закричал: Уж вы ой еси, два русскиих богатыря, Вы об чем деритЕсь, да об чем бой идет, Об чем у вас бой идет, да что вы делите? Выяснилась совершенно странная история. Добрыня ехал-ехал, да и наехал в степи на шатер «черна бархата». На шатре «золотыми литерами» написаны таковы слова: Еще кто приедет ко черну шатру, Да живому-то назад будет не уехати… Оскорбительны любые угрозы для витязя. «Посторонним вход воспрещен» – это не по-нашему! Вошел в шатер. Там полно выпивки – кто-то пикник затеял да уехал, видно, дровишек собрать для шашлыка… И стоит там «братынюшка серебряна, да не мала – не велика, с полтора ведра». Самый любимый богатырский объемчик. Вежливый, воспитанный наш Добрыня выдул с ходу три братины чужого вина (примерно 54 литра), после чего вспомнил дерзкое предупреждение, обиделся, в сердцах разбил винную бочку, растоптал серебряный сосуд, в лоскуты покромсал шатер и завалился спать на дорогущую импортную кровать, инкрустированную «рыбьим зубом». Таким его и застал хозяин шатра, Дунай сын Иванович. Хотел сразу голову рубить, но призадумался: Да сонного-то убить да будто мертвого, Не честь мне хвала будет молодецкая, Да не выслуга будет богатырская. Кое-как растолкал Добрыню – и началось. Палицами бились – аж палицы загорелись. Вострые сабли исщербились. Копья поломались. А на богатырях – ни раночки. И тогда Соходили они со добрых коней На ту же на матушку на сыру землю Да плотным боем да рукопашечкой, — Боролись они да вешний день до вечера… Тут Илья остановил схватку и выслушал претензии сторон. А выслушав, принял поистине гениальное решение: оба правы! Те спасибо нонь, Дунай да сын Иванович, Не оставляешь свой шатер без угроз ты молодецкиих, Те спасибо-ле, Добрынюшка Микитич млад, Не боишься ты угроз да молодецкиих. Но есть такие встречи, которые никогда не кончаются добром. Например, когда сходятся в бою отец и сын, знать не знающие друг о друге. Это древний трагический сюжет. Убивает по незнанию будущий царь Эдип своего отца. Сшибаются в схватке восточные бахадуры Рустам и Сухраб… В романах новейшего времени Атос в трилогии Дюма неожиданно узнает, что есть у него наследник, Рауль де Бражелон… Впервые встречаются отец и сын Исаевы в оккупированном немцами Кракове («Майор Вихрь» Юлиана Семенова)… Романы разные, итог один – дети погибают, отцы остаются страдать. Как же получилось, что отец не знает сына, а сын отца? Во времена, условно именуемые матриархатом (властью матерей), родство человека определялось по родительнице – она-то всегда известна, а вот отец может быть и проезжим молодцем. Вот почему мать священна и для образцового воина Добрыни, и для новгородского бандита и отморозка Васьки Буслаева… Правда, без мужского воспитания мальчики никогда не оставались. Паренька обычно брал под опеку брат матери – дядька, учил его охоте и военному делу. Ведь и много веков спустя человека, который заботился о барчуке, так дядькой и называли по старой памяти. У Ильи Ивановича тоже была своя похожая трагедия. Подкинул на заставу какой-то басурман письмо, к стреле привязанное. Содержание стандартное: буду штурмовать Киев-град, церкви на дым пущу, кабаки на огне сожгу (Аллах запретил спиртное!), печатные книги в грязь втопчу (в Коране и так все есть), чудотворные образы в реку побросаю (даже враг опасается рубить или жечь иконы, дурная примета), князя в котле сварю, княгиню за себя возьму… Разбираться с наглецом после долгих споров послали Добрыню: Да он роду он-то вежлива, Он вежлива роду-то, очеслива, Да умеет со молодцем соехаться, Умеет он с молодцем разъехаться, Умеет он молодцу и честь воздать. Хотели ведь наши сперва по-хорошему дело кончить! Но не вышло. Стащил враг Добрыню с коня, надавал тумаков да пинков («отяпышей да алябышей») и отпустил, заметив, что Муромец, мол, вместо себя прислал мальчишку. Это Илье «за великую досаду показалося» – сам поехал. Но старому тоже сперва не повезло: изломав оружие, сошлись они с незнакомцем врукопашную. В недобрый час подкосились ноги у Ильи, упал он на землю, а враг …вытащил чинжалище, укладен нож, Да и хочет пороть да груди белые, Да и хочет смотреть да ретиво сердце. Это что еще за анатомический сеанс? Это наш старый знакомый – архаизм, да такой, что древнее некуда: слопать печень или сердце врага для воина при родо-племенном строе было доблестью. Да и позже бытовала байка, что у настоящих героев какое-то особенное сердце: маленькое и сухое. И как же победителю не поглядеть, не заценить – достойный был соперник или так себе? Заплакал Илья с досады и взмолился Богородице: Ты почто это меня нынче повыдала? Я за веру стоял да за Христовую, Я за церкви стоял да за соборные. После молитвы у него вдвое-втрое силы прибыло. Сбросил он соперника, сам сел ему на грудь, вытащил кинжал, но… рука почему-то «в плече застоялася». Стал он спрашивать незнакомца – кто таков да из каких краев. Враг сперва покочевряжился, но признался: Да от той же я девчонки да Златыгорки; Она зла поленица да преудалая, Да была она еще одноглазая. Илья вскочил, стал врага целовать-обнимать: признал в нем Сокольника, сына от чужеземной богатырки, прижитого с ней «в любви сердечной». Могучим же вышло дитятко двух богатырских кровей! Старый казак не только отпустил Сокольника, но и наказал привезти приметную свою матушку в Киев-град, а сыну посулил воинскую славу. Но нельзя договариваться с врагом, сколько раз можно напоминать! Сокольник допросил одноглазую старушку-мать и убедился, что Илья не врет. Потом взял и расшиб Златыгорку «о кирпищат пол» – кончился матриархат, нынче не знать отца, быть рожденным вне брака – позор, и виновные в этом поплатятся! Озлобленный ублюдок возвращается на заставу, а там никого нет – один уставший Илья Иванович в шатре отдыхает, «да храпит-то старой, как порог шумит». Как не воспользоваться! Но Пригодился ли тут да золот чуден крест — По насадке копейце да извихнулося… Ну, такой подлости не простил Илья: сам расшиб сыночка нежданного «о кирпищат пол», оторвал руки-ноги и привязал туловище к коню – пусть растерзают его волки степные да вороны! |