Онлайн книга «1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь»
— А прямо сейчас что читаете? — Исак Динесен «Прощай, Африка!» [8] . Медсестра качает головой: — Никогда не слыхала. — Эту книгу написала в 1937 году одна датчанка. Она вышла замуж за шведского аристократа и накануне Первой мировой войны уехала в Африку, где он заправлял плантацией. Но через несколько лет развелась и осталась там хозяйствовать в одиночку. А потом написала об этом книгу. Сестра Оомура проверяет градусник, заносит температуру отца в дневник, втыкает ручку в узел волос на затылке и поправляет челку. — Не возражаете, если я тоже немного послушаю? — Уж не знаю, понравится ли вам, — пожимает плечами Тэнго. Она садится на табурет, скрещивает ноги — красивые, крепкие, полноватые. — Все равно почитайте. И Тэнго продолжает читать. Этот текст требует очень внятного чтения. Плавного и неторопливого, как течение времени на африканских просторах. В марте, когда в Африке после четырех месяцев засухи и жары начинаются благодатные дожди, все вокруг расцветает, благоухает и зеленеет в несказанной красоте. Но фермер с опаской прислушивается, словно не доверяя щедрости природы, и боится услышать, что вдруг шум проливного дождя станет тише. Ведь влага, которую с такой жадностью впитывает земля, должна поддерживать все, что на ней растет и живет — все травы, стада и людей, — целых четыре месяца, когда дождей не будет вовсе. Отрадно смотреть, как все дороги на ферме превращаются в быстро бегущие потоки, и ты бредешь по колено в жидкой грязи, пробираясь к пропитанным влагой, залитым белизною кофейным плантациям, и сердце твое поет от счастья. Но случается, что в середине сезона дождей тучи начинают расходиться, и вечером звезды проглядывают сквозь прозрачные, редеющие облака; тогда хозяин фермы выходит из дома и стоит, пожирая глазами небо, словно тщится упорным взглядом выдоить, вымолить дождь, и взывает к Небу: — Пошли мне вдоволь, пошли мне с избытком. Сердце мое обнажено пред Тобою, и я не отпущу Тебя, доколе не благословишь меня. Утопи меня, если Тебе угодно, только не пытай неутоленной жаждой. О Небо, Небо, только не это — не coitus interruptusl — Прерванный половой акт? — насупившись, переводит сестра. — Ну, это все-таки фермер… Какая жизнь, такие и выражения. — Все равно. Разве такими словами на самом деле разговаривают с Небесами? — И то верно, — соглашается Тэнго. Бывает иногда, что в прохладный сумрачный день после месяцев дождей вспоминаешь marka mbaja, то есть «худой год», как называют тут засуху. В те дни туземные племена кикуйю пускали коров пастись около моего дома. У одного из пастушат была флейта, и он время от времени наигрывал на ней короткие мелодии. Стоило мне снова услышать эти звуки, как в один миг вспомнилось все отчаяние, все страхи тех дней. У мелодии был соленый привкус слез. И все же — так поразительно и неожиданно для меня самой — эти звуки несли с собой буйную радость жизни, странное очарование, словно то была песнь торжества. Неужели и вправду нелегкие времена таили в себе все это? То были дни нашей юности, время безумных надежд. Именно тогда, в те долгие дни, мы все слились воедино — так, что даже в новых мирах, на иных планетах непременно узнаем друг друга, и все живое и неживое — часы с кукушкой и мои книги, тощие коровы на лужайке и печальные старики и старухи кикуйю — все будут окликать друг дружку: «И ты была там! И ты тоже была с нами на ферме в Нгонго». Тяжелые времена благословили нас и миновали. — Какое яркое описание… — задумчиво говорит медсестра. — Прямо перед глазами встают все эти пейзажи. Так, значит, Исак Динесен «Прощай, Африка!»? — Точно. — Голос у вас тоже хороший. Глубокий и с выражением. Просто талант! — Спасибо. Не вставая с табурета, она закрывает глаза и замирает, едва дыша. Словно с головой погрузившись в мир, о котором сейчас услышала. Ее округлая грудь под белоснежным халатом чуть заметно вздымается и опадает. Глядя на эту грудь, Тэнго вспоминает свою замужнюю подругу. Полдень пятницы, он раздевает ее, нежно гладит набухающие соски. Ее дыхание учащается, промежность становится влажной. За открытым окном с задернутой шторой накрапывает мелкий дождик. Она протягивает руку, взвешивает на ладони его член… Физиологически эти картины никак не возбуждают его. Они проплывают перед Тэнго как в тумане, будто он смотрит на них со стороны сквозь тонкую прозрачную пленку. Чуть погодя медсестра открывает глаза и глядит на Тэнго. Словно считывает все, что вертится у него в голове. Но и не думает укорять его. Слабо улыбнувшись, встает и смотрит на Тэнго сверху. — Ну, мне пора, — говорит она. Поправляет волосы, проверяя, на месте ли шариковая ручка. И, развернувшись, выходит из палаты. Вечером он, как правило, говорил по телефону с Фукаэри. И всякий раз слышал от нее, что сегодня ничего особенного не произошло. Несколько раз кто-то звонил, но она, как велено, трубку снимать не стала. Вот и хорошо, говорил он тогда. Пускай себе звонят сколько влезет. С самого начала они условились, что, когда Тэнго звонит, он выжидает три гудка, затем вешает трубку и набирает номер снова; однако Фукаэри, забывая об уговоре, вечно хватала трубку после первой же телефонной трели. — Снимай трубку только так, как мы условились, — предостерег ее Тэнго в очередной раз. — Я-чувствую, — ответила Фукаэри. — Не-волнуйся. — Что чувствуешь? Что это я звоню? — Когда-не-ты-я-не-снимаю. Может, конечно, и такое бывает, подумал Тэнго. Он ведь и сам всегда чувствует, если звонит Комацу и никто другой. Именно тогда телефонные трели звучат особенно нервно. Словно кто-то назойливо барабанит пальцами по столу. Но все равно — такие вещи слишком интуитивны. И это вовсе не значит, что Фукаэри можно брать трубку, когда ей вздумается. Жизнь Фукаэри текла примерно так же однообразно, как у Тэнго. День за днем она проводила в квартире, на улицу — ни шагу. Телевизора у него не было, а книг она не читала. Почти ничего не ела. Так что даже выходить за продуктами никакой нужды не было. — Не-ем-потому-что-не-двигаюсь, — пояснила она. — Чем же ты занимаешься целый день? — Думаю. — О чем? Она не ответила. — Прилетает-ворона. — Она что, раз в день прилетает? |