Книга Очередной конец света, страница 60 – Александр Прокопович

— То есть все хорошо. А вы меня из купе хотели выгнать…

— Ты не гордый, но упорный. Я понял. Ты же в курсе, что нефть бывает разная. Наша — самая плохая, в том смысле, что самая грязная. Понимаешь почему? Все еще нет? Чем старше организм, тем он хуже функционирует. Во всем. Тем больше в нем грязи, которую нужно вывести.

— Допустим. То есть наша живая нефть старше арабской или штатовской, и что?

— То, что не существует никакой нашей или арабской живой нефти. Особи мигрируют. Сибирь — это кладбище. Это характерно для многих организмов — от черепах до угрей. Они приходят к нам умереть и дать жизнь новым существам, которые еще малы, голодны и так быстры, что поймать их нет никакой возможности.

— Цикл замкнулся.

— В том-то и дело, что теперь — нет. В шестьдесят третьем году в СССР уже существовал целый институт по исследованию живой нефти. И доктор наук Сергеев задал один очень правильный вопрос — что будет, если существо умрет, не оставив потомства?

— Мне кажется, что ответ заключен в вопросе — не оставит потомства.

— Если бы речь шла о людях — то да. Существа — огромны. Мощь их непредставима. Фактически они — энергия в чистом виде. Когда погибает огромное существо, высвобождается остаток его энергии и рождаются сотни новых. Но правильно сказать — не рождаются, а вылупляются. Потому что к моменту гибели — зародыши уже существуют. Смерть материнского организма дает лишь пищу для развития. Но если смерть наступит чуть раньше, когда зародыш еще не готов воспринять эту пищу?

— Все впустую?

— Тогда зародыш останется зародышем. Андрей, это странно, но они весят от двух до пяти миллиграммов. И достаточно одного, чтобы остановить процессы старения и поднять иммунитет до уровня просто фантастического на три-четыре года.

— Стоп. — Андрей с подозрением посмотрел на портфель Юрия. — Если вы сейчас собираетесь мне втюхивать какой-то новый вариант гербалайфа, поверьте, я не посмотрю на то, что ваши крики разбудят полпоезда…

— Какие крики?

— Когда я вам буду скармливать ваши акульи хрящи, вы попытаетесь кричать и вырываться, только не получится. Будете есть…

— Какие акульи хрящи?

— Неважно. Просто не пытайтесь мне ничего продать, договорились?

— Я, собственно, и не собирался.

Поезд притормозил у какой-то станции. Стало тихо настолько, что говорить не хотелось, было неловко порвать тугое молчание, и, только когда поезд тронулся, понемногу возвращаясь к привычному ритму, Юрий снова заговорил:

— Около ста человек в мире регулярно получают капсулу с зародышем. У нее нет стоимости. Ее нельзя ни купить, ни продать. Вас никогда не удивляло, когда с какими-то странами у нас вдруг налаживались отношения. Какой-нибудь политик неожиданно становился лучшим другом первого лица?

— Я думал, это просто вопросы этикета.

— Это вопросы жизни.

— Вы украли зародыш и вас ищут?

— Еще хуже.

— Не понимаю.

— Они думают, что я украл зародыш. Думаю, любое прохождение паспортного контроля станет для меня последним поступком, сделанным на свободе.

— А что хорошего в Питере?

— У меня есть план. Если у меня все получится, паспорт мне не понадобится. Понимаете ли, я украл не зародыш. Было бы соблазнительно, но у меня не было доступа. При всем желании я бы не смог этого сделать. Мне удалось закапсулировать частицу живой нефти. Вы понимаете, главное, чем занимается наша страна, — это не добыча газа и не прокачка нефти. Убийство живой нефти и добыча зародышей. Научились не так давно, водородная бомба выжигала все, а вот вакуумная — подошла. Проблема заключается в том, что количество существ — так или иначе — конечно. Рано или поздно мы бы перебили всех. Снижать добычу тоже не хотелось, точнее, нам бы просто не дали ее снизить: представьте себе, каково это — отказать людям из первой сотни, причем реальной первой сотни, а не гламурной. Перед моей группой была поставлена задача окультуривания живой нефти. Для начала нужно либо поймать только что вылупившийся зародыш, либо попытаться отделить часть в надежде на то, что часть будет жить и без целого.

— И вам удалось.

— У меня получилось. — Юрий нагнулся за своим чемоданом и вытащил из него термос.

— Чтобы не остыла?

Юрий молча открутил крышку и вытащил из колбы цилиндр сантиметров пятнадцать в длину и три сантиметра в диаметре.

— Ловушка из обедненного урана. Это сразу и способ получения, и хранилище. Ее утопили в нефти за пять минут до взрыва. В момент взрыва — она сработала, захлопнулась. Нефть, которая оказалась внутри, выжила.

— Все-таки я не понимаю, почему вакуумный взрыв? Какая разница, там все должно сгореть до золы.

— При термоядерном или ядерном взрыве так и происходит. Вакуумный убивает все, кроме зародышей. Они находятся в защитной оболочке, которая справляется даже с объемным взрывом.

— А не проще было просто жечь?

— Проще. Для вашего спокойствия вам лучше не знать, что происходило, когда ее пытались просто зажарить.

— Можно? — Андрей взял ловушку, смотрелась она в его руках странным металлическим карандашом. — И вот из-за этой штуки в наше купе вот-вот ворвутся суровые ребята в масках с автоматами, и коль я уже знаю, в чем дело, то повяжут вместе с вами?

— Примерно так.

— А хотите, я угадаю, почему вы не могли просто сжечь нефть?

— Попытайтесь.

— Слишком медленно. Для существа древнего, огромного было бы естественно реагировать. Вероятно, поджигатели прожили недолго. Угадал?

— Да. Только добавьте, что она не просто реагировала. Она кричала и действовала так, будто обладает разумом. Когда начинаешь об этом задумываться…

— Ну да, уж лучше ребята в масках. Они хотя бы люди.

Ложились спать в тишине. Юрий, не раздеваясь, лег на спину и напряженно вслушивался, ждал страшного и неотвратимого. Недолго. Заснул как выключился и проснулся, уже только когда за окном медленно полз перрон Московского вокзала.

— Пойдемте.

Андрей — уже в своем пуховике и с рюкзаком на плечах — нависал над Юрием, и на его лице не было ничего, что могло бы намекнуть на совместно выпитое и проговоренное.

— Очень мало времени, сосед.

Юрий кинул взгляд в сторону чемодана.

— Ловушка у меня, поверьте, так будет лучше. Торопитесь.

— Вы один из них, — к своему удивлению, Юрий не чувствовал ни страха, ни даже обиды на этого большого человека. Вероятно, он уже настолько свыкся с тем, что убежать ему не удастся, что сейчас его даже как-то попустило.

Они вышли из поезда, прошли мимо проводников, застывших рядом с вагонами совершенно не почетным караулом, не доходя до здания вокзала, свернули направо, во дворы, запруженные машинами. Несколько минут прогулки по дворам, и Юрий понял, что совершенно не понимает, где находится, краем глаза усмотрел крепостную стену из красного кирпича и на какое-то мгновение решил, что таки сошел с ума и каким-то образом очутился на задворках Московского Кремля.