Онлайн книга «Жизнь удалась»
|
– Перебрал дыма? – заботливо поинтересовался Кактус. – Выпей рюмку водки. Легче станет. – Я в порядке. Все нормально. – Нормально – это нормально. А тебе должно быть хорошо. – Мне так хорошо, что даже не верится. Воздух резко вылечил мозги Матвея, и он осторожно спросил: – Что ж это твой босс такими суммами разбрасывается? Я не знал, что бывают люди, способные простить долг в триста тысяч. – Мы сваливаем отсюда, – очень ровным голосом ответил Кактус. – Сун-Цзы сказал: «Если у воина нет запасов – он проигрывает бой…» У нас – запасы есть. Что касается тебя – ты ведь не сможешь вернуть триста штук за один день? Например, завтра? – Не смогу. – Вот. А послезавтра мы будем далеко, – очкарик сел рядом с Матвеем, с наслаждением вдохнул и выдохнул. – Ну, не послезавтра – в ближайшие дни… Не буду говорить точной даты. Как мы получим твои деньги, находясь там, где мы будем находиться? Нам придется сообщить тебе как минимум номер счета в каком-нибудь банке. Но так нас легко можно вычислить, правильно? – Да. – Получается, что безопаснее и проще все тебе простить. Снявши голову, по волосам не плачут. Речь идет не о доброте, а об осторожности. Ты сам осторожный человек, ты все понимаешь… – Понимаю. После паузы Кактус вдруг задумчиво произнес: – Я буду скучать по тебе, Матвей. «А я – нет», – хотел сказать Матвей, но вместо этого спросил: – Кактус, послушай… Я тебя с детства знаю… Почему тебя все Кактусом зовут? Узкоплечий человек сверкнул круглыми стеклами очков. – Мой самый знаменитый проект – поставка в Москву партии мескалина для нужд особо продвинутой клубной молодежи. А мескалин, ты знаешь, из кактусов делают. В Мексике. – И что? Поставил? – Почти. Сорвалось в самый последний момент. Все уже было на мази. Банкиры давали на это дело наличными три миллиона под сорок процентов в месяц. Слетал я в Мексику. Договорился. Там это просто. Наготове сидело двадцать пять негров, легальные абитуриенты Института Патриса Лумумбы. У каждого – грузоподъемность заднего прохода свыше пятисот граммов. Плюс десять человек запасных. Все марксисты, кстати… Профессионалы. Гарантию давали. А потом позвонили мне друзья, шепнули по случаю, что те мексиканцы, с которыми я дело имел, вовсе не мексиканцы, а американцы, и не простые, а из Бюро. Представляешь? Специально заманивали, чтоб одним махом и продавцов повязать, и покупателя, и скандал раздуть международный, и опозорить на хрен российскую демократию… В общем, чудом я уцелел… Ты носом, носом дыши. Гашиш полчаса держит… – Притихли? – хрипло выкрикнул Никитин, возникнув за их спинами. – Присядь, – посоветовал Кактус. – Проветрись. – Как скажешь. Пьяные, полуголые, они молчали и вглядывались в глубину ночи. Ноябрьские непогоды вдруг присмирели – этим поздним часом подмосковная осень, бурно эволюционирующая в зиму, предстала тихой, глубокой. – Матвей, – тихо позвал Кактус. – Говори. – Ты чувствуешь его? – Что? – Великое равновесие. – Да. – Ты не можешь чувствовать по-настоящему. – Почему? – Потому что ты куришь, жрешь водку, дышишь круглосуточно испарениями большого города, вдыхаешь пот людей. – Ты тоже сегодня курил и пил вместе с нами. – У меня не то, – сказал Кактус. – Я пью и курю раз в полгода. Один раз – весной и один раз – осенью. Специально. Чтобы не впали в лень мои пороки. – Хватит вам, – произнес Никитин. Они опять помолчали. Просторный мрак лелеял сам себя. – Слышишь, Матвей, – сказал Никитин. – Ты извини меня. – За что? – За то, что я вот так вот… Ну, в смысле – позвал тебя на разговор, ты приехал – а я пьяный в говно… – Ерунда, – простил Матвей. – Перестань. С кем не бывает… – Да. Бывает. – Никитин сплюнул и пожаловался: – Третью неделю пью. Не просыхаю. – Я бы тоже пил. Больно же… – Да, больно. – Сильно болят? – Что? – Пальцы. – Да не пальцы болят. – Никитин опять сплюнул. – Не пальцы. Не пальцы! Не хочу я, понимаешь? – Чего не хочешь? – Уезжать. – Почему? – Не знаю. – Родину, что ли, любишь? Никитин помолчал. Матвей услышал его дыхание – тяжелое, с присвистом. – А почему бы и нет? – выговорил он с неопределенным смешком. – Кроме того, я не выбирал страну. Меня не спрашивали, когда рожали. – А если бы спросили? – поинтересовался Кактус. – Вот предложили бы тебе: сам выбери, Иван, в какой стране родиться, кто будет твоя мама, кто будет папа… Никитин подумал и ответил: – Я бы эту страну и выбрал. – И я тоже, – сказал Матвей. – И маму, – добавил Никитин. – Маму выбрал бы ту же самую. – И папу? – уточнил Кактус. – Я своего папы никогда не видел. – А мой папа на БАМе погиб, – сказал Матвей. – А мой в лагере сгинул, – сказал Кактус. Опять помолчали. – Иван, – позвал Матвей. – Чего тебе? – Не уезжай. Оставайся. Уничтожь врагов. Победи. – Нет, – вздохнул депутат. – Я больше не буду никого уничтожать. Не могу. Гады множатся. Всех не уничтожишь. Да и сам я… В общем, ладно. Закроем эту тему. Спать пора. – А мне – ехать, – тихо выговорил Матвей. – Исключено, – сказал Кактус. – Ты сможешь доехать максимум до первого столба. Ты устал. Иди приляг. Поспи. – Мне домой надо. – Поедешь утром. – Завтра понедельник. У меня работа. Бизнес. – Подождет твой бизнес. Что это за бизнес, если в понедельник утром надо куда-то торопиться? Пойдем, я тебе таблеточку дам полезную – будешь спать, как младенец… Ночью Матвей проснулся. Стало трудно дышать. Словно кто-то наступил на грудь и давил теперь – неприятно, сильно. Боли он не ощутил, а ощутил сильный страх. Спокойно. Сейчас все пройдет. Я справлюсь. Не хватает воздуха, но я справлюсь. Изнутри грудной клетки вдруг ударило, рванулось, сотрясло внутренности. Горячая волна пробежала по телу, и как будто стало чуть легче. Это сердце, оно работает, оно качнуло кровь. Надо сделать вдох, глоток. Опять ударило, толкнуло изнутри. Нормально, я жив, соображаю, чувствую, вот-вот приду в себя. Почему так страшно? |