Онлайн книга «Жизнь удалась»
|
Он не стал затевать банкет. Вообще часто стал замечать за собой не то чтобы скупость – некую прижимистость. Скромно посидели дома впятером – он, Марина, мама, теща с тестем. Семейный ужин. На следующий день объявил в офисе выходной. Все равно январь для всякой коммерции – мертвое время. В одиночестве юбиляр откупорил тогда бутылку хорошего красного, включил «Satisfaction» роллингов и стал ждать приезда того, кому был обязан своим благополучием. Банкир Знаев презирал кресла и стулья; войдя в Матвеев кабинет, он сунул руки в карманы и немедленно принялся расхаживать взад и вперед. Матвей, искоса наблюдая сквозь алкогольную пелену (он уже прилично набрался) за банкиром, подумал, что на банкира интересно смотреть. Невзирая на дешевые ботинки, сильно поношенный китайский пуховик и торчащие вихры, банкир распространял вокруг себя ауру могущества. Он напоминал живой аккумулятор огромной мощности: прикоснись к разъемам – и отлетишь, пораженный разрядом невиданной силы. Если бы банкир имел хвост наподобие кошачьего – он бы ударял им направо и налево, сбрасывая излишки энергии. – Как жизнь? – спросил банкир, оглядывая стены, увешанные рекламными плакатами с изображением красиво выпивающих холеных мужчин. – Нормально. Вот, праздную. – Поздравляю. Чего тебе подарить на юбилей? – Не знаю, – честно ответил Матвей. – Выпей, что ли. За здоровье новорожденного. Знайка, не потрудившись скрыть брезгливость, спросил: – Ты «Лицо со шрамом» смотрел? Фильм такой? Про американских наркобаронов? – Нет. А что? – Там хорошая фраза есть. – Что за фраза? Знайка подошел к столу, постучал согнутым пальцем по пустому бокалу. – Не торчи на своем товаре. – Иди к черту. Это винтажное «Бордо Премьер Крю». Восемьдесят второй год. – Типа, можешь себе позволить? Матвей подумал и усмехнулся: – Типа да. Он вздохнул (дорогое вино не веселило) и признался: – Маюсь я. Чего-то мне грустно. – Неудивительно, – сразу ответил Знайка. – У тебя ж день рождения. Мне в такие дни всегда грустно. Жизнь проходит – вот отчего ты маешься. Тем более – тридцать лет… Тут не просто загрустишь – волком завоешь. – Перестань. Я обычный человек. Нормальный. Не такой самолюбивый, как ты. Насчет возраста не комплексую. – Врешь. Комплексуешь. Знайка – есть Знайка, подумал Матвей. Его не обманешь. Он посмотрит на твои глаза, на руки, на жесты – и сразу поймет, честен ты или нет. Поэтому у него – миллионы. – Ладно, – признался он. – Ты прав. Тридцать лет – это… Это кошмар! Мне тридцать, и кто я? Если вдуматься – дурак дураком… Но я не от этого маюсь. Чего-то мне хочется. Чего – не знаю. – Знакомо, – усмехнулся банкир. – У меня тоже так бывает. Деньги есть, все есть – а удовлетворения настоящего нет… – А чего хочется – тебе? – Разного, – банкир стеснительно улыбнулся. – То картошки с селедкой, то на вертолете полетать… – Слушай, – мрачно сказал Матвей, – а ведь это – пресыщение. Распад. Это смерть, друг. Знайка остановил свой бег, подумал и ответил: – Нет. Мы с тобой еще поживем. Если глупостей не наделаем. Пресыщение – это когда ты все попробовал и все надоело. И ты бегаешь все время за чем-то новым. Делаешь этот поиск смыслом жизни. И тогда – да, находишь смерть. Единственное блюдо, которое не пробовал… А я ни за чем не бегаю. Я работаю. Мне вообще проще всех. У меня есть таблетка счастья. Труд. С утра встал – и вперед. Потом раз – и вечер. Упал, уснул. И так далее… Чего же тебе хочется? – Я же говорю, не знаю. – Не убедил. – Я и не пытался. Тебя невозможно убедить. – Не льсти, – сказал банкир. – Не люблю. Убедить можно кого угодно в чем угодно. Ты просто не хочешь говорить. Стесняешься. – Тогда тем более не скажу, – обиделся Матвей. Бывший компаньон весело рассмеялся – так смеются люди, пребывающие в полной гармонии с собой. – Говори, дурак. Облегчи душу. Матвей ощутил отвращение, усиленное действием дорогого вина. Да, Знайка сильно изменился. Раньше он мог назвать Матвея бранным словом только в запальчивости – сейчас делал это снисходительно. Естественно, грустно сказал себе Матвей. У него теперь – миллионы. – Облегчить душу? – переспросил он. – Тебе? Никогда. Тоже мне, исповедник нашелся. – Кстати, ты в храм ходишь? – Нет. Я коммерсант, барыга. Что мне делать в храме? – Зачем сразу «барыга»?.. Ты купец. Купцы всегда были богомольными людьми. – Сам ходи. – А я хожу, – спокойно ответил Знайка. – Часто. Раз в неделю. – Ты всегда был оригиналом. – Зато ты – никогда. Матвей налил себе еще. Он научился пить вино, как воду: большими глотками, стопятидесятиграммовый фужер за раз. – Да, – согласился он. – Я обыкновенный. Нормальный. Мне так жить проще. – Вот и бухаешь. Не можешь себе простить собственной нормальности. – Наверное. – Ты так и не сказал, чего тебе хочется. Матвей разозлился. – И не скажу! Ты думал – приеду к старому приятелю на юбилей, весь такой богатый, щелкну пальцами и скажу: «Проси, друг, чего хочешь»? Так думал? Ничего я у тебя просить не буду. Ничего мне не надо. – Я не спрашиваю, чего тебе надо, – строго возразил лохматый миллионер. – Всё, что тебе надо, Бог тебе дал в момент твоего зачатия. Я спросил, чего ты хочешь. – Отвали. Ты трезвый, я пьяный – мне с тобой тяжело. Какого хрена ты всегда трезвый? Знайка пожал плечами. – Приучен с детства. – А папа твой тоже был трезвенник? – И дедушка. – Как же ты живешь, вечно трезвый, в этой стране? – Сам удивляюсь. Матвей не считал себя пьяницей. Он выпивал два-три бокала каждый вечер с того дня, когда на склад новорожденной фирмы «Вина Франции» медленно вкатился, кормой вперед, самый первый французский грузовик. Правда, в последние несколько месяцев владелец торгового дома употреблял чаще и гораздо больше, но по уважительной причине: он впервые в своей коммерческой карьере понес большие убытки. Его подвели собственный покойный отец и любимый им писатель Эрих Мария Ремарк. Однажды он снял с мемориальной отцовской полки «Триумфальную арку», перечитал – осенило; заказал из Парижа пять тысяч бутылок кальвадоса. В расчете на начитанных, романтичных, взрослых покупателей. Но просчитался. |