Онлайн книга «Жизнь удалась»
|
Тем временем крепко помрачневший авторитет отбрел в глубину квартиры и вернулся, одетый уже в спортивный костюм: по понятиям, чисто черный. – Вещи брать? – деловито спросил он. – Пока не надо. Только паспорт. Кстати, давай его сразу сюда. Неуловимо приободрившийся, Соловей нацепил обувь, пригладил перед зеркалом короткие волосы, вручил капитану свой личный документ и только потом бросил на свою подругу суровый взгляд. – Позвони пацанам, – негромко, на пределе слышимости, приказал он. А мальчик, безошибочно уловив тяжелую тревожность происходящего, надул губы и тихо спросил: – Пап, ты куда? Опять в тюльму, да? В тюльму? Мам, папу куда? В тюльму? – Нет, сынок, – спокойно ответил авторитет. – Я на переговоры. Скоро вернусь, понял? Собака не выдержала и рявкнула густым басом. – Фу! – крикнул Соловей. – Угомонись, дурак! Давай, начальник, пошли уже… Шагая к лифту вслед за сутулым, невысоким авторитетом, засовывая паспорт во внутренний карман, капитан поймал себя на том, что ему не жаль ни несчастной, полуразрушенной женщины с оплывшим телом, ни даже маленького мальчика с розовыми ушами и неровно остриженными волосиками. Капитан знал, что имеет и душу, сердце, знал доподлинно, потому что грубая милицейская его душа, бывало, разрывалась на части, а сердце кровоточило. Женщины и дети ни при чем, они не виноваты, они беспомощные жертвы бесконечной войны. Да только война эта развязана никак не капитаном. Может быть, мальчик вырастет, и впитает от своего отца ненависть к ментам, и пойдет по его же дороге. Или наоборот – сын возненавидит образ жизни родителя и станет добропорядочным честным гражданином, инженером или архитектором. Так или иначе – капитан здесь ни при чем, он посторонний элемент, он делает свою работу. – А что за хрень, командир? – спросил Соловей, едва сели в машину и поехали. – Какой болт ты меня дернул? Что за срочная потребность? За мной ничего нет. Я сухой и чистый. – Помолчи, – процедил капитан. – Как скажешь. Некоторое время действительно молчали. Авторитет смирно сопел, капитан рулил, пытаясь отыскать удобную полосу движения в потоке машин. Но вдруг внутри головы капитана ожило, запульсировало, затяжелело; он поморщился, потер пальцем висок и вполголоса выругался. – Голова болит? – осведомился Соловей. – Ну. – И у меня, – печально сказал авторитет. – Давление поменялось. К вечеру снег пойдет. – К обеду. А что у тебя с головой? – Отшибли. Твои друзья, кумовья тюремные. Во Владимире, в девяносто девятом. С тех пор мучаюсь… – А меня – фугасом долбанули. Твои друзья, бандюки чеченские. В Аргуне, в две тысячи первом. Закопали мину на обочине, а я мимо на броне ехал… – Так ты, значит, по горячим точкам специалист? – Сказал же – помолчи. Поговорим, когда приедем. – О чем? – патетически возопил авторитет и интенсивно заерзал. – О чем? Я сто лет не при делах! Ращу сына! Живу тихо! – По паспорту, – возразил капитан, – у тебя нет ни сына, ни жены. – А в натуре – есть. – А по паспорту – нет. – А ты на бумажку смотришь или на человека? – Я смотрю и туда, и туда. И еще – в другие стороны. Ясно? А теперь умолкни. Думай о том, чего натворил. – Чего я натворил? Чего я натворил? За все, что я натворил, мною уже отсижено! И ты это знаешь. – Разберемся. Капитан испытывал удовольствие. Он пребывал в своей тарелке. Он уже понял – по жестам клиента, по суете конечностей, по подергиваниям некрупного квадратного кадыка вдоль жилистой коричневой шеи, – что тут он найдет все, что ищет. Подъехали к отделению. Едва машина вкатилась в ворота и встала в один ряд к трем сине-белым «луноходам», едва несчастный гражданин Соловьев увидел автоматчиков в серых куртках, едва проникся аурой ментовки, как стало ему совсем кисло. За предплечье выволок его капитан из салона, протащил через крыльцо (часовые у входа хохотнули и сплюнули), шепнул дежурному пару нужных слов, повлек на второй этаж, завел в кабинет и усадил на стул, а сам грузно утвердился напротив, за столом, выстраивая классическую мизансцену: подозреваемый психует и сучит ногами, а хладнокровный сыщик формулирует вопросы не в бровь, а в глаз. Безусловно, находящегося в отпуске, то есть не при исполнении, милицейского функционера никто бы не пустил в отделение, находящееся на чужой «земле», и не позволил бы проводить приватные беседы с подозреваемым уголовником. Но начальник отделения приходился капитану старым приятелем и даже в некотором роде боевым товарищем и без лишних разговоров разрешил капитану делать все, что тот задумал. – Короче, – басом начал капитан, закуривая, – есть мнение, что ты порешил бизнесмена Матвеева. – Кого? – заорал напрочь испуганный Соловей. – Матвеева? Да ни в жизнь! На кой болт мне сдался этот фуцан, чтобы его разменивать?! – Тогда зачем ты его разменял? – Кто? Я? Разменял? Да ты все попутал, командир! Отродясь мне не надо разменивать таких беспонтовых пассажиров! Что, вообще, за базар? Где улики, вообще? Где все? Да я ствол шесть лет в руках не держал! Я сухой, понял? Наглухо сухой! Я никак нигде не при делах! Живу – тихо, дышу – ровно! Мне сорок два года, я нормально стою, мне коммерсантов разменивать вообще без мазы! Оно мне никак вообще не надо! – Тогда кто его разменял? – Кого? – Матвеева! – заорал капитан. – Матвеева! Где Матвеев?! Кто его разменял?! – Бля буду, начальник, я не в курсе. Отвечаю. – Значит, знаешь Матвеева? – Конечно. Но я его не трогал. И близко не подходил. Он мне не нужен. Это левый крендель. Я с ним особых дел никогда не имел. Капитан проделал амортизирующий жест. – Тебе сорок два. И мне сорок два. Мы договоримся. Матвеев – твой коммерсант? – Считается – мой. – Ты с него имел? – Как водится. Капитан рассвирепел: – Выражайся яснее! Гражданин Матвеев пропал без вести! Есть подозрение – погиб насильственной смертью! Сформирован круг подозреваемых! – Отвечаю, командир, я его и пальцем не касался. Таких, как он, у меня пятнадцать человек. Каждый башляет по штуке в месяц, вот и весь мой кошт… Я ж скромный… – Пятнадцать тысяч долларов в месяц – это скромный? – Я ж отдаю! Ты что, не понимаешь? Я ж почти все отдаю! Я ж не один! Я ж отчисляю! Я ж в системе! Ты чего, в натуре, мальчик, что ли? Ты меня реально удивляешь… – Где Матвеев? Авторитет Соловьев мудро вздохнул. |