Онлайн книга «Жизнь удалась»
|
– Ходи туда. По лестнице на второй этаж… Завидев капитана, щуплый Васюта округлил глаза, потом расхохотался. – Не могу поверить! – выкрикнул он. – Гадом буду, сам гражданин оперуполномоченный! Лично! Каким ветром? – Попутным, – холодно произнес капитан. – Надо поговорить. Тет-а-тет. – Это легко, – произнес Васюта и ухарски поддернул штаны. – Зайдем в мой офис! Кроме штанов – сильно несвежих черных джинсов – он имел на теле полосатую, на манер тельняшки, фуфайку, а поверх нее – телогрейку с романтически поднятым воротом. Они прошли в комнату. Здесь застоявшийся кислый табачный смрад превалировал над кошачье-собачьим запахом, и капитан немного расслабился. – Чайку? – Обойдусь. – И зря. – Слушай, Васюта. Мне нужно тридцать единиц. Прямо сейчас. – Тридцать? Зачем? – Не дай бог тебе узнать зачем. – Что даешь за тридцать штук? – За тридцать – даю сто. За пятнадцать – семьдесят. – Да ты душишь, начальник! – возопил Васюта. – Таких цен нынче нету, гадом буду. За тридцать я возьму с тебя триста, по-любому. По десять рублей за единицу. За пятнадцать – сто пятьдесят. И то – из уважения к тебе лично. Капитан улыбнулся. – Сто пятьдесят рублей – за пятнадцать единиц? Это исключено. Мы с тобой сто лет друг друга знаем. Давай скидку. – Опомнись, дядя! Какая тебе скидка? В честь чего? Тут государственная лавочка. Все серьезно. Приход, расход. Накладные. Налицо обувалово, гадом буду! – А за слова – ответишь. Где тут обувалово? Сторонний наблюдатель дал бы Васюте лет семьдесят. Седые, редкие волосы и мертвая, серая, сплошь морщинистая кожа, обтягивающая узкий, клиновидный череп, наверняка отослали бы наблюдателя к мыслям о глубокой, ветхой старости, прямо сопряженной с законной пенсией. Но прямая спина, и крепкие острые плечи, и колючий взгляд светлых глаз, и порывистые жесты явно заставили бы этого же наблюдателя зауважать в Васюте прочного взрослого мужчину – возможно, зрелого, сильно поистрепавшегося, но вовсе не старика. Капитан вспомнил фотографию из разыскного дела. Тот же Васюта, только помоложе. Запечатленный топлес. Поперек грудины – крупно выведенная надпись. Буквы, каждая размером со спичечный коробок: НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ! Судя по расплывающимся краям букв и общему бледному виду изречения, его исполняли никак не машинкой, а старым, традиционным лагерным способом, «пешней», то есть вручную, иглой и чернилами. Увидев впервые сей сильный слоган, капитан затосковал. Рецидивиста Василия Ковалева по прозвищу Васюта (семь судимостей, общий стаж отсиженного – тридцать лет) он арестовывал трижды. И трижды указывал в протоколе, в графе «особые приметы», надпись поперек груди. Упоминание о матери. Никогда не знавший своей собственной матери, капитан Свинец вспоминал пробитое на коже уголовника изречение с чувством зависти и горечи. Если бы он стал уголовником, профессиональным вором, тюремным сидельцем, обитателем лагерей, первое, что бы он сделал, – это такую вот татуировку, ползущую с левой грудной мышцы на правую. – За тридцать, – сказал он, – я тебе даю сто, наличными. Это разве мало? За пятнадцать – сразу вручаю шестьдесят пять. – Ты говорил – семьдесят. – Может, и говорил когда-то. А теперь мои мысли в другую сторону едут. За пятнадцать даю шестьдесят пять. – За пятнадцать – шестьдесят пять? Когда реальная цена, гадом буду, доходит до двадцати рублей за единицу? Ты меня за мальчика держишь? – Ни в коем разе. Капитан прошелся по комнате, доброжелательно оглядел какие-то почетные грамоты в засиженных мухами рамах, какие-то должностные инструкции, упрятанные под оргстекло. Воняло; за окном хрипели плененные собаки; Васюта шумно отхлебывал коричневый чай из мутного граненого стакана. – Отгреби мне тридцать, самых лучших, – велел капитан тяжелым голосом. – Ладно, – потухнув, произнес Васюта. Морщины его лица сложились в благородную гуманитарную гримасу. – Тебе, кстати, повезло. Сегодня утром привезли сорок животин. Из квартиры какой-то актрисы. Гадом буду – забыл фамилию… Старушка померла в пятикомнатной хате прямо в центре Москвы. На Тверской. А животины остались. Представь, она лежала – и гнила несколько дней. Пока не пошел запах и соседи не вызвали ментов… А менты вызвали нас… А куда девать тридцать восемь кошек? Актриса, кстати, была крутая… Говорят, ее сам Сталин уважал и хотел, это… ну ты понял… а она, говорят, не дала, гадом буду! А теперь вот – кошки, голодные, объели ей нос и щеки… Вот судьба… – Погода плохая, – сказал капитан, глядя в окно. – Не плохая, а переменчивая. К утру снег ляжет, настоящий. Зима настанет. Гадом буду. Слышишь, как псы орут? Когда погода меняется, они всегда орут. Чувствуют. – Может, они смерть свою чувствуют? – Я в такое не верю, – с сожалением признался рецидивист. – Как ее почувствуешь, смерть? Это трудно. Сегодня ты в шоколаде, пьяный и веселый, а завтра – все, край, на шею тебе веревочку забросят – и в очистку… И нет тебя… Гадом буду – не верю я в предчувствие смерти… Она ведь такая… Приходит всегда нежданчиком… Раз – и все… Ты думал, что еще поживешь, – а тебе веревочку на загривок закидывают, и стоп. Аллес… Это же просто, начальник… Так сколько тебе? – Тридцати хватит. – Ладно. – Погрузишь в два мешка, по пятнадцать в каждый. – Как скажешь… Через четверть часа – капитан принципиально промерз это время на улице, кутаясь в курточку, – Васюта принес ко входу в заведение два брезентовых чувала. Внутри шевелилось, мяукало и шипело. Капитан отдал деньги и открыл заднюю дверь автомобиля. – Машина у тебя серьезная, – с чувством произнес Васюта. – Гадом буду. – Есть такое, – равнодушно ответил капитан. – Дорогая тачка. Мощная. Конфискована у лица, совершившего особо опасное преступление. Лицо уже созналось, чистосердечно. А я – взял покататься. Грузи давай. – А это что? – изумленно протянул Васюта, указывая в глубину багажного отсека. Там покоилась пара обуви. – Кеды, – нехотя объяснил Свинец. – Гадом буду, тыщу лет не видел настоящих кед. Резиновые? – На сто процентов. – Откуда они у тебя? – Понадобились, – холодно ответствовал капитан. – Нравятся? – Да. – И мне. Я на дело только в кедах хожу. Удобно, тихо. И нога не скользит. – Так ты, значит, на дело собрался? – Может, и на дело. Грузи. И не болтай. Если что – ты меня не видел. |